Книга Кровавая Мэри - Александр Каневский

— Я старался чего-то достичь, чтоб она мной гордилась. Я старался, чтоб она радовалась… Оказывается, всё что я делал, я делал ради неё. Я понял, что все мы, мужчины, как бы не надувались и не пыжились, ничего не достигнем, если на нас не смотрят любящие женские глаза, матери, сестры, невесты… У меня была единственная женщина, ради которой я старался — моя мама. Но её уже нет, я её убил, сам, своими руками!.. Я знаю, что поступил правильно, но всю жизнь буду жить с чувством непроходящей вины! Я остался один. Один…

— Вы ещё найдёте свою женщину, ради которой вам будет интересно жить, и стараться, и добиваться, — произнесла Тина. — Я вам так этого желаю, так хочу… Я буду молить Бога, чтоб это произошло…

Она поднялась и пошла по аллее.

— Не уходи!.. — произнёс он негромко, но она услышала и остановилась. — Мне кажется, я её уже нашёл… Не уходи!.. Ты мне очень нужна!.. Ты мне всю жизнь была нужна, но я, дурак, этого не знал!.. — Как будто завороженная его словами, она повернулась и медленно пошла к Борису. Подошла вплотную, положила голову ему на плечо, и так, молча, они стояли у могилы, похожей на цветочную клумбу.

В квартире Людмилы Михайловны на застеленной кровати лежал брошенный оренбургский платок. Борис взял его, поднёс к лицу.

— Мамой пахнет.

— Боря, вас ждут в театре, — напомнила Тина.

— Во-первых, мы, кажется, перешли на ты?

Она исправила местоимение:

— Тебя ждут артисты, и худрук и директор.

— Я хочу побыть у мамы. Вместе с тобой… Я обещал к ней, первой, привести женщину, которую полюблю… Как бы она тебе обрадовалась!.. — Аккуратно разложил платок на подушке и печально добавил — Не дождалась!.. — Подошёл к столику, на котором стояли телевизор, магнитофон, плейер. — Послушаем музыку, которую она любила.

Включил. Зазвучал голос Окуджавы:

– Виноградную косточку в тёплую землю.

— Ой, и я люблю эту песню! — обрадовалась Тина. — Всё мечтала попасть на его концерт, но так и не удалось.

— Обещаю, что теперь я буду водить тебя на любые концерты. Куда бы ты хотела?

— Я Никитиных люблю.

— Пойдём!.. На ближайший их концерт.

— Забудешь.

— Клянусь!

— Ладно, верю. Но всё же возьми, чтоб напоминал.

Она вынула из сумки кружевной платочек с вышитой буквой Ф, завязала на нём узелок и протянула ему.

Он удивлённо спросил:

— Что это?.. — развернул его, всё ещё не понимая, погладил пальцем вышитую букву — Погоди, погоди… Откуда он у тебя?.. — Она, улыбаясь, молча, смотрела на него. — Нет, не может быть!.. — Она продолжала улыбаться. — Но ведь её… то есть, тебя… звали по-другому!.. Я даже помню: Лора.

— Флора, — поправила она.

— Да, да — Флора!.. Конечно, Флора!

— Моё полное имя Флорентина, из двух имён: Флора и Тина. Флора мне никогда не нравилось.

— У тебя была такая роскошная коса!

— Но она же на тебя не подействовала, вот и решила всё поменять: косу-долой, перекрасилась, сделала модную причёску… И профессию сменила — перешла на юридический, потом спецкурсы, потом работала в прокуратуре…

– … И друзей позову — на любовь своё сердце настрою… — пел Окуджава.

Борис всё ещё не мог прийти в себя.

— Ну, коса, причёска — это я ещё понимаю… А профессию менять зачем?

— Чтобы быть ближе к тебе. Я, когда первый раз тебя увидела, сразу влюбилась. И поняла: это на всю жизнь. А ты меня, пигалицу, и не замечал. Правда, с помощью коньяка мне удалось обратить на себя твоё внимание. Но ненадолго. А когда ты совсем исчез, решила: всё равно найду и никому не отдам! Раз я тебе Флорой не понравилась, стану Тиной. Все эти годы готовилась, чтобы с тобой вместе служить: получила первый разряд по стрельбе, приёмы дзюдо отрабатывала. И платочек хранила. И всё мечтала, чтобы ты поскорей состарился.

— А это зачем?

— Чтобы сил у тебя поубавилось, чтобы шляться перестал!..

Он рассмеялся, обнял её, прижал к себе.

— Ну, ты и чудик!.. А нашла меня как?.. Я же носился по всей стране.

— Это было не так уж сложно: о твоих любовных похождениях ходили легенды, а истории, рассказанные тобой, пересказывали друг другу… Сложнее было попасть к тебе в напарницы, но это, как говорят, уже дело техники…

Он чуть отодвинул её от себя, внимательно посмотрел ей в глаза и снова притянул к себе.

— Какое же ты богатство, а я, старый дурак, этого сразу не оценил!

— Не смей называть себя старым! — потребовала она. — Никогда! Понял?!

— Но ты же сама мечтала, чтоб я состарился?

— Это для других женщин! А для меня — ты самый молодой, самый сильный, самый красивый, самый…

Последний эпитет она уже не успела произнести — он закрыл ей рот поцелуем, подхватил на руки и понёс к тахте.

— … Царь небесный пошлёт мне прощения за прегрешения,

А иначе зачем на Земле этой вечной живу… — продолжал петь Окуджава.

Но они его уже не слышали.

Утром, когда она проснулась, он подал ей кофе в постель.

Её лицо радостно расцвело:

— Как здорово!

— Это будет всегда, — пообещал он. И добавил. — Если в доме будет кофе… Отдыхай, раз у тебя сегодня вторая смена. А я уезжаю, — и, важничая, пояснил, — у меня ведь заслуженный отпуск!

— На Канарские острова? — шутливо поинтересовалась она.

— Туда непременно полетим, но чуть позже, и только вместе. А сейчас — во Владимир, к бабушке. Настало время восстанавливать вырванные страницы из маминого дневника.

— Это поговорка?

— Это теперь мой девиз.

— Я знаю похожий: «Время разбрасывать камни, время их собирать».

— Да, что-то вроде этого, — согласился он.

Перед тем, как сесть в машину, он взглянул наверх: на пятом этаже, в освещённом проёме окна, стояла женщина и махала ему рукой. Так всегда его провожала мама. Борис радостно помахал в ответ и подумал: какое счастье, что Бог оградил его от самого страшного: прощаться с пустым и тёмным окном!..

Было воскресенье, машин мало, улицы свободны. Минут через десять он пересёк кольцевую дорогу и поддал газу.

Он мчался вперёд, вперёд, удаляясь от города, а город, как шкодливый мальчишка, вдогонку высунул ему асфальтовый язык дороги.