Книга Русская любовь Дюма - Елена Арсеньева

«Мы будем врозь идти, быть может, до конца…»

Да, «прелестным и беспечным детям» уготовано было судьбой именно это, но в самом ли деле «печально и устало», как пророчил покинутый возлюбленный?

Что касается Лидии, мы видим, совсем даже нет!

Лишь только припорошило снегом санный след князя и княгини Друцких-Соколинских, как граф Закревский представил императору Александру II покаянное письмо:

«Вашему Величеству известна несчастная судьба единственной дочери моей… В продолжение семи лет я неоднократно старался восстановить добрые отношения между графом Нессельроде и моей дочерью, но все старания мои были напрасны… Между тем мысль, что после меня дочь моя останется на произволе графа Дмитрия Нессельроде, не давала мне покоя. Чувства мои отцовские долго боролись во мне с обязанностями гражданина и верноподданного… Я изнемог в этой борьбе и, возложив упование на Бога, благословил дочь мою на брак с отставным коллежским асессором князем Друцким-Соколинским… Я один виною этого незаконного поступка».

Письмо Закревского возмутило молодого императора, в то время еще бывшего строгим поборником (хотя бы официально!) семейных устоев и даже не помышлявшего, что спустя не столь уж много лет он сам эти устои поколеблет так, как никто до сих пор не колебал. Александр II начертал на покаянии Арсения Андреевича: «После подобного поступка он не может оставаться на своем посту».

Итак, граф Закревский был снят с поста генерал-губернатора (а ведь он правил Москвою одиннадцать лет, и правил не столь бестолково, хотя и бывал порой излишне придирчив по пустякам). Устранение графа Закревского, последовавшее так неожиданно, всех удивило; самого же графа – глубоко огорчило. Он даже плакал… Еще бы! Герой Аустерлица (орден Святой Анны) и Бородина (орден Святого Владимира), граф Арсений Закревский пожертвовал собой ради двух объединившихся куртизанок, жены и ее достойной наследницы – дочери. Ради любви к ним он перечеркнул собственную службу, которая была его жизнью.

Отставной свекор Лидии, канцлер Нессельроде, писал отставному мужу Дмитрию примерно в это время:

«Свадьба Лидии – совершившийся факт, подтвержденный признанием самого Закревского, который содействовал этому браку. Он благословил новобрачных и снабдил их заграничными паспортами. Император вне себя. Закревский более не московский губернатор; его сменил Сергей Строганов. Вот все, что мне покамест известно… Будучи не в силах появиться вчера при дворе, я не видел никого, кто мог бы сообщить мне достоверные подробности о впечатлении, сделанном этой катастрофой. Подробности необходимы мне для того, чтобы я мог посоветовать тебе, как действовать дальше. Предпримет ли правительство что-нибудь? Или же тебе, со своей стороны, придется принять меры, подать прошение в Синод, чтобы испросить и получить развод?..»

Впрочем, дальнейшая судьба Дмитрия Васильевича Нессельроде не имеет никакого значения для нашей истории…

Итак, Лидия нашла счастье в семейной жизни, прочно вычеркнув из памяти все ошибки своей бурной молодости, и в числе прочих – некоего «наглого французишку» по имени Александр Дюма-сын.

Однако справедливости ради следует сказать, что она вовсе не мучила его неизвестностью относительно того, что сердце ее принадлежит теперь другому. Еще восемь лет назад Александр был об этом извещен. Нет, желанного письма он так и не дождался. Сообщить ему об отставке Лидия поручила не кому иному, как своей бывшей соседке по дому номер 8 по улице Анжу – Надин Нарышкиной, этой прекрасной тигрице, сирене, куртизанке… уже немножко позабытой и автором, и читателями. И вот теперь настало время восстановить справедливость и вновь вернуться к ее судьбе.

* * *

В античные времена существовал строгий порядок: гетеры, сиречь куртизанки, не имели права покидать пределы своего государства, не испросив разрешения архонтов, которые давали его, только если были уверены, что испросившая его вернется обратно. Отчасти это понятно: хорошая гетера считалась национальным достоянием, от которого столпы власти вовсе не стремились избавиться. Вопрос о нравственности или безнравственности тут не стоял.

В середине XIX века в России существовал схожий порядок, правда имеющий отношение не только к гетерам: всякое лицо, покинувшее Россию и уехавшее за границу, должно было раз в год вернуться на родину, чтобы продлить свой иностранный паспорт. Волей-неволей подчинялась этому правилу и прекрасная куртизанка по имени Надин Нарышкина. Она приезжала и впрямь без особой охоты, однако надо же было пополнить кошелек, повидать добрейшую матушку, которая на расстоянии, такое впечатление, любила дочь куда крепче, чем когда та была под боком, и не жалела денег и для нее, и для Ольги, увезенной Надеждой в Париж, а также еще для одной девочки, воспитанницы добрых французов Веберов.

Итак, Надин ежегодно приезжала в Россию, в Москву, и, натурально, встречалась со своей бывшей соседкой по небезызвестному дому на рю д’Анжу.

Беседы двух красавиц протекали более чем странно. Теоретически Лидия должна была расспрашивать Надин о Париже, об общих знакомых и прежде всего – о том, как поживает бывший кумир ее сердца, автор «Дамы с камелиями» (успевший, заметим себе, написать уже и обещанную «Даму с жемчугами»!), небезызвестный Александр Дюма-фис. Однако дело обстояло совершенно наоборот!

Лидия вообще жила по принципу: с глаз долой – из сердца вон (в точности как ее матушка Аграфена Федоровна, в чем мог некогда на собственном опыте убедиться замечательный поэт Евгений Боратынский, выкинутый вон из этого сердца ради «солнца русской поэзии»), а поскольку Александр Дюма-фис был от Лидии далеко, очень далеко, она о нем вспоминала не чаще раза в год, отвечая на настойчивые вопросы Надин Нарышкиной, которая хотела досконально знать все о привычках, вкусах, пристрастиях Александра. Лидия давно, еще в Париже, подозревала, что Надин нравится ее любовник, однако, как ни безнравственны были три красавицы с улицы Анжу, они все же не опускались до вульгарного отбивания мужчин друг у дружки. Но теперь Александр был, фигурально выражаясь, свободен от постоя… Так почему бы Надин не отточить на нем свои чары?

– Pourquoi pas? – пожала плечами Лидия. – В самом деле – почему бы нет?! Для начала сообщи ему, что я больше не вернусь в Париж, и вообще – я давно полюбила другого.

Вообще следовало бы сказать – «других», но Лидия решила не обращать внимания на частности.

– Да-да, так и скажи, – напутствовала она Надин. – Сообщи, что он теперь свободен, а стало быть, волен распоряжаться своей жизнью как угодно, любить кого угодно… хотя бы тебя!

На этой светлой ноте подруги расстались, и Надин, едва прибыв в Париж, немедленно процитировала Александру слова его бывшей возлюбленной.

Услышав о том, что Лидия «давно полюбила другого», молодой драматург отуманился так, что Надин мысленно простилась с надеждой. И все же у нее достало храбрости произнести последнюю фразу:

– Он волен любить кого угодно… хотя бы тебя!

Опущенные светло-голубые глаза поднялись и внимательно, оценивающе уставились на Надин. И свершилось чудо: словно впервые в жизни Александр не просто увидел, но разглядел подругу своей бывшей любовницы…