Книга Драная юбка - Ребекка Годфри

«Джастина – очень хорошая девочка. Я не говорю по-английски, простите».

Второй от какого-то парня, о котором я даже не слышала. Он не был в списке людей из Запретной Зоны.

Джек Макги: Как я вам уже неоднократно говорил, я познакомился с Джастиной у Мина, она сказала, что ей некуда деться. Поэтому я пустил ее ночевать в свою студию. Дней на семь. Она ни разу не спала, сон ей нелегко давался. Она выскальзывала из окна, возвращалась под утро и рассказывала мне истории, что познакомилась с грабительницей банков по имени Афина, ходила в Синий Дом, болтала с девочкой по имени Таитянка. Я ей совершенно не верил, но это было забавно. На седьмой день она меня достала. «Джек! Пойдем куда-нибудь! Давай найдем вечеринку!» Я сказал ей, что мне 40. Мы поссорились. Я нашел ее в ванной, она металась и плакала. Она знала, что ее разыскивает полиция и что ей нельзя показываться на определенных улицах, но предупреждения ее не смущали. Мне кажется, после того как я попросил ее уйти, она пошла к Мину. Английский? Да, у него прекрасный английский. Я ее больше никогда не видел. Какой-то пожилой человек звонил несколько раз. Он ее называл его маленькой птичкой. Нет, я не знаю как его зовут. Описание внешности? Маленькая, худенькая, пять футов два дюйма, не знаю. Зачем мне давать показания? Я могу только сказать, что мне не стоило ее отпускать, но и оставить ее я не мог.

В моей камере стоит маленькая койка с дешевыми простынями и столик из прессованного дерева. Я сижу за столом, как прилежная ученица над домашней работой.

Озеро Брошенных Сирот

В кустах с отморозками

Я записываю все это в блокноте, а потом смотрю на украденное из «представления документов».

Когда мой адвокат выходил к телефону, я вырвала то, что мне понравилось и хотелось сохранить. Письмо Дина Блэка и последнюю фразу этого парня, Джека Макги, о том, что он не должен был отпускать Джастину, но и оставить не мог.

Интересно, Айви Мерсер уже в Новой Англии?

Увидев показания этих идиотов из Маунт-Марк, я жутко расстроилась и сказала своему адвокату, что ему стоило бы разыскать Айви Мерсер. Она меня практически не знает, но вам стоит ее найти. Она всегда была очень умной. Вдруг она сможет написать что-нибудь обо мне.

По ночам я читаю Леонарда Коэна и пытаюсь отвлечься от мысли, что рано или поздно мне придется настучать на Китаянку и Джастину.

Какой-то мальчик кричит в коридоре.

По ночам в колонии мне порой не хватает острых вспышек, странной дрожи.

Иногда мне хочется закончить ЕВМ, начатую Кэсси на моем плече.

Я беру карандаш и трогаю черный кончик, снимаю футболку и обвожу их секрет, их клеймо. Но я не могу прокалывать до крови.

Карандаш скользит, как когда-то мои перепачканные пальцы в саду, он врезается, он отстраняется; я нажимаю сильнее. Я не слышу, но чувствую, как выпеваю мягкий вздох, как тогда в саду.

Я пишу про лес и отморозков. Я теряюсь в воспоминаниях.

Я не писательница, не дочка поэта, не Сильвия Плат. Я просто пытаюсь отвлечься от того, что рано или поздно мне придется закладывать.

Если я не расскажу про Джастину, они запрут меня тут навсегда. Здесь. Какой-то мальчик кричит в коридоре. Его зовут Дерьморуки, потому что он швыряет в стену испражнениями.

Когда я вижу у душа эту ссутулившуюся девочку, я решаю, что моя болезнь вернулась, и я вижу мираж.

Но она была самая настоящая, вся из себя такая хитрая и лукавая. Ее взяли за нарушение предписаний суда. Я помчалась к ней, обняла, закрутила, и мы орали так громко, что охрана чуть не подняла тревогу. Девушки, никакого физического контакта. Пять баллов выговора. Вот что они должны были сделать, но, я думаю, они так удивились, когда я пробудилась из комы, когда я засмеялась, что закрыли глаза и разрешили нам обниматься. Охранники – неплохие ребята. Половина из них утверждает, что сами были бы тут за решеткой, если бы не странные повороты судьбы.

Амбер выкрасила волосы в золотой цвет и скрутила косы в кольца, как принцесса Лея.[22]Но ее брови выщипаны все так же тонко, а губы накрашены темно-фиолетовым. Бледно-голубая форма делает ее лицо еще ярче. Когда она говорит, что протащила для меня подарок, я думаю: О нет, только не лезвие. Но это не лезвие. Она пронесла крошечный тюбик вишневого блеска для губ и две сигареты. Не спрашивайте меня, как ей это удалось. Сами додумывайтесь.

Как только я увидела ее, мне внезапно захотелось поговорить. Я тут ни с кем не разговаривала. Не доверяй НИКОМУ, сказал мой адвокат, даже погоду не обсуждай. Поэтому я держалась особняком и часто делала вид, что сплю. Когда идут новости, другие ребята рассказывают, что никто не знает точно, что произошло на самом деле с тем мужиком, он, наверное, пытался тебя изнасиловать, Джастина, наверное, сумасшедшая, но она крута, я с ней раз встречался, ее называют мелкий ужас, что произошло, подруга, и я только пожимаю плечами и отвечаю, что не помню. Когда это не срабатывает, я говорю, что была пьяна. Но единственный ответ, который их затыкает, – сказанное низким, мертвяческим голосом: А мне наплевать.

Амбер! Я чуть не заплясала джигу. Мне было так одиноко. Я почти разучилась разговаривать.

Мы сидим в прачечной, выдуваем дым в сушилку.

Цикл полоскания ревет ураганом, но мы все равно шепчемся. Стараемся не шуметь.

Я зарабатываю тем, что складываю выстиранные формы, и мне очень нравится запах свежего белья. Мне немножко неудобно, что мы выдуваем дым в темно-голубые футболки, но я не хочу, чтобы Амбер думала, будто я не благодарна ей за сигареты.

Амбер говорит, что явилась сюда по делу. Она должна сказать мне что-то очень важное…

Но сейчас мы сидим в прачечной и тихо разговариваем под гудение стиральных машин.

Она просто лопается от гордости – у нее талант взламывать и проникать, когда вздумается.

– Сара, попасть в колонию так легко. Я только перешла улицу перед носом полицейской машины. Бум. «Амбер, ты знаешь, что не должна находиться в Запретной Зоне?» – «А, да?». И я вся такая удивленная. «"Белые Дубы" переполнены, ребята. Как жаль, вам придется отвезти меня в колонию, потому что я не собираюсь извиняться». Вот так я и заработала эскорт сюда, чтобы увидеться с тобой. Мне даже не пришлось за автобус платить.

– В этот раз я основательно напортачила, – говорю я и сама удивляюсь, как нервно звучит мой голос.

Я абсолютно сбита с толку. Они велят мне ничего не говорить и в тоже время требуют, чтобы я все рассказала, они говорят, что чем меньше я говорю, тем лучше, и чем больше я говорю, тем глубже я копаю себе могилу. Заткнись. Повинись.

– Сара, ты не напортачила. Напортачили они. Кроме того, теперь тебе не стоит волноваться. У меня есть для тебя кое-что очень важное, Сара.