Книга Ковчег - Дэвид Мэйн

Впрочем, ничего страшного.

Илия, кажется, тоже не особенно переживает. Все утро я ловлю ее взгляд, спрашиваю ее о самочувствии, в общем, приглядываю за ней. Она не унывает, она из тех, кто держит жалобы при себе. В этом нет ничего плохого, но иногда она перегибает палку. Несколько месяцев назад у нас родилась дочка, и порой мне кажется, что роды прошли не так уж гладко, как моя жена хочет показать.

Мы двигаемся достаточно быстро, учитывая то, что мы идем с животными и детьми. Впереди Илия ведет ослов, верхом на одном из них едет Ханаан, а дочку жена несет на спине. За ними тянутся козы и овцы, которые периодически сбиваются в кучу и при первой же возможности отходят в сторону, чтобы набить рты травой. Я иду сзади с быками, тянущими телеги. Упрямые твари, но пока путь нетруден, и они идут довольно резво. Нельзя сказать, что мы несемся сломя голову, но на привал встаем не слишком часто.

Время от времени Илия просит сделать остановку. Козы связаны веревкой, иногда они в ней запутываются. Илия распутывает их, собирает камни (которые ей каким-то образом всегда удается отыскать) и складывает их в маленькие пирамидки высотой примерно до пояса, а иногда, если камней мало — и пониже. Строитель из нее никудышный: пирамидки получаются хлипкими и клонятся в разные стороны, хотя, думаю, если не будет землетрясения, они простоят долго. Никогда не замечал за своей женой тяги к архитектуре.

— Зачем ты это делаешь? — спрашиваю я.

— Чтобы найти дорогу назад.

Я недовольно ворчу. Честно говоря, я и не думал возвращаться.

— Или чтобы помочь найти нас, — добавляет она. — Например, сыновьям Беры и Мирн, когда им настанет пора жениться.

— Это вы так между собой договорились?

— Это Мирн придумала, — ослепительно улыбается она.

«Когда же иссякнут в этом мире чудеса?» — думаю я.

К полудню мы уже далеко зашли в степь, а оставленная нами долина превратилась в зеленую полоску у самого горизонта. Небо покрыто облаками. Днем тепло, но я знаю, что вечер будет влажным и нам будет холодно, даже если завернуться в овечьи шкуры. Мне в голову приходит мысль поставить телегу одним краем на камни. Тогда у нас появится убежище, в котором можно укрыться от дождя. Я говорю об этом Илии, и она улыбается мне.

— Ты такой умница.

— Ты тоже.

— Куда смотришь, умница?

Если честно, я смотрю на дочку, которая сосет левую грудь моей Илии, и на Ханаана, кормящегося из правой груди. Я готов честно в этом признаться, но что-то заставляет меня замолчать. Год-другой назад я бы сказал все как есть. Как ни жаль, но, возможно, я превращаюсь в доброго, уважаемого главу семейства. Стану похожим на отца.

— Я смотрю на детей. Какие здоровячки.

— В папу пошли, — кивает она и добавляет с улыбкой: — Слава Яхве.

— Точно. Слава Яхве.

Хотя, скажу я вам, Яхве ничего не сделал, чтобы заслужить мое славословие или хвалу кого-нибудь другого, если вы, конечно, не считаете потоп, уничтоживший все живое, делом достойным. Не буду отрицать, Он великий мастер, но, в отличие от многих мастеров, не испытывает уважения к собственным творениям. В любой момент Он готов обратить плод трудов Своих в пыль и прах. Если вдруг Яхве решит держаться от нас всех подальше, я слезы не пролью. Может быть, эта мысль ужасна, грешна и я заслуживаю самых тяжких мук, но ничего не могу с собой поделать. Я стал таким благодаря отцу.

На некоторое время мы устраиваем привал, потом поднимаемся и продолжаем путь. Вечером небо ясное, и все же я, как и задумал, строю из телеги убежище. Я поступаю правильно. Посреди ночи нас будит шум дождя, который не прекращается до самого утра.

Глава девятая
НОЙ

— Спасибо, Господи, за еще один день, — повторяет он каждое утро и замолкает. За что еще он может вознести благодарность? За здоровье? За труд, которым можно наполнить день? Никаких особых трудов нет, кроме одного — поддерживать жизнь в собственном теле, которое в последнее время так страшно болит. Только ханжа стал бы благодарить за такое здоровье.

Ной размышляет. Он представлял себе старость совсем не так. Ему и в голову не могло прийти, что под конец они с женой останутся одни, словно парочка прокаженных. Он думал, что будет ядром большого, растущего семейства, его сердцем. Теперь дети разъехались — ни внуков, ни внучек, а Господь молчит. Последнее беспокоит Ноя больше всего.

И он погружается в повседневные хлопоты. Он говорит себе, что всегда мечтал о покое и тишине. Он заботится о козах, курах и двух оставшихся коровах. Он стрижет овцу единственным хорошим ножом — остальные они отдали детям. Он боронит поле, где некогда росла пшеница, и засеивает его чечевицей и горчицей. Жена сидит у входа в шатер и смотрит, как он работает, а сама между тем ткет, взбивает масло, готовит простоквашу или солит козье мясо.

Так день за днем проходит весна. Становится теплее.

Жена смотрит, как Ной колет щепу и кидает ее в поленницу дров, заготовленных Яфетом. Когда он начинает вырубать кустарник под новое поле, она подходит и говорит:

— Ты же знаешь, нас всего двое.

— Где-то ведь надо посеять горох.

— А поле за спальным шатром? Его хватало, даже когда нас было тринадцать.

Ной ничего не отвечает. Он склоняется и выпрямляется, склоняется и выпрямляется, вырывая из земли траву. Со стороны он похож на курицу, клюющую зерна.

— Я знаю, — говорит жена, — ты хочешь быть при деле.

— Оставь меня.

— Торопиться некуда.

Он поднимает на нее налитые кровью глаза:

— Что ты несешь?

— Мы одни, — говорит она. Ее глаза мерцают как свечи. — У нас есть все, что нам нужно. Можно просто сидеть, отдыхать и наслаждаться покоем.

Ной фыркает.

— Господь знает — ты это заслужил.

— Что Господь нам дает — то мы и заслужили.

Она отводит за ухо седой локон:

— Если ты уж так хочешь чем-нибудь заняться, поставь готовиться сыр и взбей масло.

— Это твоя работа.

— Сделай ее разок за меня. Я буду тебе очень признательна.

Ной слышит в ее голосе незнакомые нотки и замечает, что жена выглядит уставшей. А как же иначе? Она ведь тоже работала не покладая рук.

— Покажи, как это делается, — говорит он ей.

Она ведет его в шатер и показывает, как взбивать масло, как готовить сыр и простоквашу. Ной учится солить рыбу, разделывать курицу, давить масло из оливок и очищать мед. На все это уходит много дней. Ной учится в свободное от остальных забот время.

Жена объясняет ему, как молоть муку, делать клецки и лапшу, тушить мясо. Свежие фрукты и овощи появятся только через несколько недель, но она говорит, что сушить горох и абрикосы — невелика премудрость. Оливки мариновать сложнее.