Книга Оглянись назад, детка! - Грация Верасани

Он встал, взял другой бокал и налил в него до краев анисового ликера.

— Я вышел из ванны. Ада все еще стояла там и пила прямо из горлышка бутылки. Казалось, она играла одну из своих ролей… Ты же знаешь, какой она была, не так ли?

Мой голос прозвучал словно вздох.

— Я не знаю, какой она была, папа. Не знаю.

Я вышла купить мартини в наброшенном на пижаму плаще, с грязными волосами и черными кругами под глазами, словно всю ночь занималась любовью. Когда я вернулась, на ноч ном столике меня ждала еще одна книга Колет — «Анапе Нин». Но я включила телевизор и стала смотреть Сентьери на полной громкости. Джулио злится. Говорит, что не может видеть меня в такой депрессии, а потом спрашивает, где я провела ночь…

— Я закрыл руками уши, чтобы не слышать ее.

— Почему?

— Она смеялась и не могла остановиться.

Я ему говорю, что скучаю по своему пианино, что дома оно расстраивается и пылится…

— Открыв дверь квартиры, я выскочил на улицу.

Но я скучаю не только по пианино, Альдо, я скучаю по нашим кувыркам в снегу, по жетонам музыкальною автомата, «Подари мне улыбку» Друпи, по твоему голубому «Ситроену» модели «Dyane», скучаю по запаху Джорджии и в девять лет: она пахла также, как крекер Дориано…

— Она была жива. Когда я ушел, Ада была жива. После похорон я повсюду искал того парня, но он сгинул в никуда. Позавчера он позвонил мне, и мы встретились.

— Это я знаю. Что ему было нужно?

Он двусмысленно крутанул головой и скривил губы в усмешке.

— В ту ночь, вернувшись, Андреа Берти увидел, что дверь была приоткрыта. Должно быть, это я не закрыл ее. Он вошел, Ада была уже мертва. Все эти годы он думал, что в этом деле замешан я, а мне казалось, что это его вина… что он вернулся… что они спорили. Но Ада умерла в промежутке между моим уходом и его возвращением. В те двенадцать минут, когда она оставалась одна.

И еще, я скучаю по своей матери…

Трясущейся рукой он взял бокал.

— Из нас двоих там никого не было… Ни одного свидетеля, никакой помощи ждать не приходилось. Разве в телефильме не так бы сказали? Но что это меняет? Поводов, чтобы обвинять друг друга, было предостаточно. Он был всего лишь неприкаянным парнем, а на счет твоей сестры я всегда ошибался, а может быть, и на счет всей семьи, а самое лучшее, что было во мне, отдавал чужим людям.

— Почему Андреа не сказал мне о своих подозрениях против тебя?

— Потому что он хотел защитить тебя.

Одним залпом отец выпил анисовый ликер, а я взяла коробку из-под обуви. Мы встали одновременно: я пошла к двери, он — к телевизору, сделать громче звук.

Зачем вам знать правду?

Утро в агентстве выдалось спокойным: немного телефонных звонков, несколько оплаченных чеков и одна синьора, которая уже два месяца не получала известий от живущего в Париже сына и не знала, обращаться ли ей в итальянское консульство или в телевизионную программу «Кто его видел?». Ко мне даже зашла Джермана Бонини, сияющая от радости, потому что ее муж вернулся. Судя по всему, балерина из Бозена уехала за границу с хореографом.

После обеда пришла женщина лет сорока пяти, высокая и стройная, с низким лбом, рыжими непричесанными кудрями, темными и отсутствующими глазами. Под лисьей шубой виднелось облегающее платье, которое подчеркивало очень маленькую грудь. Первые четверть часа она была очень лаконична и на мои вопросы отвечала «да» или «нет», только покачивая или кивая головой. Немного привыкнув к обстановке, она стала рассказывать о своем муже, который был коммерсантом и в страхе стать банкротом проводил ночи неизвестно где и с кем.

— Мой муж говорит, что я очень чувственная натура и живу фантазиями… — Она всплеснула руками и приглушенным голосом заключила: — Я здесь, чтобы открыть правду.

— Вы любите его? — поинтересовалась я.

Она обхватила голову руками и завращала глазами.

— Послушайте, я просто не могу представить жизнь без него.

— В таком случае зачем вам знать правду?

Она уставилась мне прямо в глаза, открыв от удивления рот.

— Не будьте поспешны, — добавила я, меряя длинными и твердыми шагами комнату, — подождите несколько дней. Я всегда здесь, в вашем распоряжении, позвоните мне, когда хотите.

— Ноя…

— Уходите!

Она откинула голову, посмотрела в потолок и поднялась с кресла. Проводив ее до двери, я проследила, как она спустилась по лестнице, а когда я возвратилась в кабинет, там уже находился Латтиче.

Латтиче подождал, пока ушел Спазимо. Он прижал меня к стене, потом привязал веревкой к креслу, в котором обычно сидят мои клиенты, и пообещал, что не сделает мне зла, если я выслушаю его, так как с того дня, когда Донателла ушла из жизни, он потерял покой. Я не возражала, и меня мало убеждали его намерения. «Разве не вы раскрыли любовные интрижки моей жены и сообщили об этом по телефону? Как тактично, синьора Кантини, как тактично..»

Они выпили, он и его друзья по покеру, и собирались напугать ее, чтобы она перестала унижать его и, возможно, одумалась. Кроме пары оплеух, которыми они ее наградили, его приятели ничего не сделали, они оставались в тени и по его знаку смотались. Они все у него в руках, так как он держит их на крючке. Хотя один из них сейчас, несомненно, там, в отделе убийств, рассказывает, как все была. У него нет выхода, и он это знает, в тюрьме он уже сидел, и теперь его ждет пожизненная каторга. Латтиче не терпелось сказать мне, что когда он все сильнее сжимал горло своей жены, то подумал: «Или со мной или ни с кем». — «Но месть, моя дорогая, это не всякое там развлечение…» Наконец, он сказал, что покончит с жизнью: он выбросится из окна моего кабинета, который находится как раз на пятом этаже. Смерть наступит мгновенно, и он уже начал поднимать жалюзи. Может, и мне последовать за ним? Умереть вместе?

Я не сопротивлялась, и он не слишком сильно затянул веревку. Мне было страшно, но ужаса я не испытывала. Меньше всего хотелось присутствовать при его полете. Призвав весь свой цинизм, я выдала ему реплику из телефильмов:

— Послушайте меня, Латтиче, вы раненый человек…

— Я вызываю у вас жалость?

— Несомненно, вы не знали, что делали. Вы просто погорячились.

— Чушь.

— Если вы развяжете меня, я покажу вам одну вещь.

— Что?

— Пистолет «беретта».

— Зачем?

— Освободите меня от этой веревки.

— Вы думаете, я идиот?

— Я всего лишь хочу подарить вам оружие, которое вы сможете применить за стенами этого кабинета.

Он с глупым видом, сбитый с толку, кивнул.

— Вы можете вставить его в рот или направить в сердце, в висок, куда угодно. Это быстрее и безболезненнее, чем прыжок в пустоту, поверьте мне. Прыгая с пятого этажа, вы рискуете остаться в живых, искалеченным.