Книга Дублерша для жены - Марина Серова

— Да! Леонард Леонтьевич?

— Нет, вас беспокоит его.., гм.., секретарь, — произнесла я, — по его поручению.

Могу я пригласить к трубке Алину Борисовну?

— Нет, не можете, — ответил голос. — Она отдыхает, и будить ее я не буду, потому что не хочу стать боксерской грушей.

— Спит? Два часа дня, простите.

— А ей без разницы, что день, что ночь.

Она до утра куролесила, а потом спать завалилась. А че, сам Леонард позвонить не мог, что ли?

— Он занят, — ответила я. — Если Алина Борисовна спит, то, быть может, вы сможете ответить на мой вопрос? Кстати, с кем я говорю?

— Ничего себе, сама звонит и еще возмущается, — простодушно удивились на том конце, в снежной Австрии, — говорите вы, девушка, с личным охранником Алины.

— Николай Серов? — уточнила я.

— Ну — Николай, простите, вы не могли бы сказать, где находятся ключи от квартиры Алины Борисовны? От тарасовской квартиры.

— А че, у Эллера нет, что ли?

— Есть. Но меня интересуют все комплекты. Ключи при вас?

— Ну да. Одни у Алины, другие у меня.

— Это точно?

— Ну да. А че? Я могу проверить. Ждите, если бабок не жалко за связь. Щас я… минуту.

— Жду, — ответила я.

Прошла, допустим, не минута, а около двух. Наконец Серов ответил:

— Ну, есть. Оба комплекта.

— Они всегда при вас?

— Ну да. А что такое-то?

— Благодарю вас, Николай. Передавайте привет Алине Борисовне. До свидания.

— До свидания. А чего надо-то?

Я нажала на кнопку «отбой».

Общение с Николаем Серовым вызвало у меня в памяти анекдот про туповатого «нового русского», к которому явился дьявол и предлагает продать душу за исполнение трех желаний. «Новый русский» стал прикидывать: «Значит, так. „Мере“ свой я вчера разбил, сделаешь, чтоб стал как новый. Документы вот эти подчистишь. Подгонишь пару вагонов с цветными металлами. Тогда подпишу, че просишь. Нет, мужик, я все-таки не пойму, в чем же здесь прикол?..»

И туповатый говорок Коли Серова как-то слабо соответствовал стихотворным строкам на фотографии. Впрочем, тонкие натуры часто выглядят серо, даже туповато. Например, одна умная и образованная фрейлина много лет назад записала в дневнике отзыв о знакомстве: «Бесцветная, туповатая и никчемная особа. Говорить не умеет, держаться в обществе не умеет. И вообще хам».

А познакомили фрейлину с неким М. Ю.

Лермонтовым. Коля Серов, конечно, не Лермонтов, к тому же, как мне показалось, он с бодуна.., но все же, все же, все же…

— Что он сказал? — быстро спросил Эллер.

— Говорит, что все на месте.

— И я так говорил! — отозвался Лео-Лео, хотя ничего подобного и близко не утверждал. — Смешно предполагать, что они дотянулись до Австрии. Тогда, наверное, могло бы произойти много худшее, чем пропажа ключей. Не дай бог, конечно…

— Ну что же, — задумчиво произнесла я. — Вероятно, так оно и есть, как вы говорите. Будем искать в другом месте.

* * *

Я убедилась, что творческие натуры умеют отвлекаться от неприятностей, какими бы глобальными они ни были. Отвлечение дает им работа. Вот и Эллер — профессионал до мозга костей! — как только очутился в кипящем вареве съемочной работы, словно начисто забыл все печали и треволнения, связанные с приездом в Тарасов Кума и с ночным происшествием, которое лично мне покоя все-таки не давало. Леонард Леонтьевич полностью включился в работу над очередным эпизодом фильма, который обещал стать захватывающе интересным. То ли этот человек так блестяще владел собой, то ли он в самом деле сумел задвинуть свои неприятности на задний план, но тем не менее факт налицо — Эллер активно, весело и зло руководил работой съемочной группы, размахивал руками, суетился, бегал, показывал, отрабатывал мимику, даже пару раз бросался на снег и показывал, как стоит сыграть ту или иную сцену.

Вышедкевич, привычный к такой деятельности шефа, смотрел на него с невозмутимым лицом, мне же, впервые получившей возможность изучить режиссерскую кухню маэстро вблизи, с трудом удавалось сдерживаться от выражения эмоций. Много где я бывала, много что видала, но на съемочной площадке присутствовать пока что не приходилось. Слаженная работа большого коллектива актеров, гримеров, осветителей, декораторов, каскадеров оказалась в диковинку, тем более что руководил работой мастер высокого класса.

— Где Панина? — орал он, подпрыгивая на снегу и стараясь таким образом согреться, потому как было весьма холодно. — Нужно снимать эпизод с мостом! Где Панина?

— Она не вышла сегодня, Леонард Леонтьевич, — скороговоркой доложил ему ассистент режиссера. — Отзвонилась, сказала, что ногу сломала. Лежит в больнице.

— Та-ак, — протянул Эллер, — чудесно.

И кого же мы поставим на эпизод с мостом, а? Может быть, мне самому садиться и рулить?

— Найдем, Леонард Леонтьевич!

— «Найдем»… Раньше надо было искать!

Теперь поздняк метаться. Я же не могу этот эпизод по пять раз в график съемок вставлять. Понятно, говорю, а?

— Понятно…

— А мне-то от того легче, что тебе понятно? Почему не укомплектовал штат каскадеров? Теперь так получается, что единственная женщина, способная сняться в дубле, выбыла из строя. Что ж делать, а? Ты подумал об этом, баран каракулевый?

— Средств не хватает… — пробормотал ассистент сконфуженно, и из вчерашнего разговора Эллера с Кумом я знала, что он прав и что средств для съемок действительно не хватает. — Каскадеры же не будут работать на добровольных началах…

— Ты сам у меня будешь работать на доброхотных началах! — с веселой злостью рявкнул на него Эллер, потом хлопнул по плечу окончательно приунывшего ассистента и выговорил уже добродушнее:

— Ладно, придумаем что-нибудь. Конечно, найти каскадера-женщину — дело достаточно сложное. Как ты думаешь, дорогая? — повернулся он вдруг ко мне.

Я вздрогнула от неожиданности, хотя на людях мне определенно полагалось играть роль супруги Эллера, как это было оговорено изначально.

Вышедкевич покосился на приунывшего ассистента и сказал:

— Вот что, дорогие россияне. Есть мысль.

Пойдем в дом, а то чего на морозе зря торчать?

— Всем стоп! — крикнул Эллер членам съемочной группы. — Маленький перекур.

На полчаса.

Мы расположились в том самом доме, где я отогревалась после памятного моего похищения Ген Генычем Калининым. О доме я сохранила очень теплые воспоминания — в самом что ни на есть буквальном значении слова «теплый». Вышедкевич некоторое время буравил нас с Эллером строгим взглядом, а потом проговорил: