Книга Русскоговорящий - Денис Гуцко

Кочеулов и Рюмин перестали взывать к Али.

— Ну смотри, герой асфальта, — говорит Кочеулов — Если что, не обижайся.

В салоне тишина. Никто, похоже, и не думал пугаться. Многие откинулись на сиденьях, закрыв глаза. Дремлют. Старуха с самого города пережёвывает ириску, угощенье Рюмина. (Вынул из кармана и протянул с умильной улыбкой: «Кушайте». Что это с ним?) Та, у которой дочка с косичками, сидит, уставившись в окно. Девочка села позади неё и теперь, заглядывая между спинок передних сидений, то и дело что-то просит, спрашивает — но мать перестала ей отвечать. Окаменела, слепыми мраморными глазами смотрит в окно.

Навстречу несутся склоны и ветви. Солдаты режутся в карты в хвосте автобуса.

— За…ло, — вздыхает тот, который занимался пулевой стрельбой — Скорей бы тут всё закончилось… Мне ходить?

— Ходи. Только по одной!

Земляной играет хорошо, а Стрелок, с которым он в паре — плохо. Земляной психует.

— Долго ещё…

— Вот ты чушь порешь, — перебивает его Тен — Я вам так скажу: не будьте тупорылыми. Чем вам тут плохо? Что вы все ноете: когда, когда, когда… Придумали, тоже мне, тему! Ну ладно Рикошет рвался. Так тот домой. А вам-то куда? В части? Равняйсь-смирно-пошёл-на …?

Он хлёстко отбивается последней картой и выходит из круга.

— Какого …! — продолжает он — Здесь ты жрёшь как человек, спишь как человек. Почти. Плюс начальство, бывает, сутками не видишь. Чего ещё ваша душенька желает? Здесь Дом отдыха, мужики! Чё вы заладили?.. Я лично так скажу: чем дольше это продлится, тем для нас лучше. Разве нет? Куда торопиться? Отдыхайте!

За окном то частокол деревьев, то провалы в небо, в хрустальную пустошь до снежных вершин. Прав Тен. Нечего, в самом деле. Прав, и все это знают. Потому и замолчали.

…У неё истерика. Но ни слезинки, глаза сухие — и от этого становится не по себе. Плотина рухнула — но вместо воды хлынула пустота. Ударила и потащила. Всюду — пустота. Напирающая и сметающая плотины. Не стоило, Митя, противиться. Глядишь, и выплыл бы.

Она говорит и говорит. Снова поазербайджански. Го́лоса на крик не хватает, но руки страшны как у больных во время приступа, когда хватают и мнут одеяло. Дочь пытается её успокоить, ловит руки и, готовая извиняться, оборачивается на военных. Военные молчат. Кочеулов делает невозмутимое лицо и вытирает лоб платком, замполит тасует отобранную у солдат колоду. Молчат и остальные женщины. Кто-то плачет, кто-то отвернулся к окну.

Время от времени она переходит на русский:

— Аллах их накажет, аллах их накажет!

Митя в смятении. Как это понимать? Ведь они везут армян. Увозят в Армению, спасают от погромов. Тогда причём тут аллах?! И почему армяне говорят по-азербайджански?! Ох уж эти Вавилонские штучки!

Водитель Али выкрикнул какое-то ругательство на одну из её реплик. Кочеулов наклонился и что-то сказал ему на ухо. Али взглянул презрительно, но больше не ругается.

— Аллах их накажет! — повторяет она монотоннно — Аллах накажет!

— Гаянэ, — зовёт её кто-то из женщин по-русски — Перестань, дорогая, не трави душу.

— Увидите, увидите, аллах их накажет! Аллах накажет!

Наконец, Митя не выдерживает.

— Товарищ лейтенант, — наклоняется он к Кочеулову — А почему «аллах»? А? Они же армяне?

— Да у них армянского — одни фамилии. Во втором и в третьем поколении здесь живут.

…Автобус едет медленней. Скоро граница. Али заметно разнервничался, курит одну за одной.

— Что, герой асфальта, — усмехается Кочеулов, увидев его трясучее состояние — Может, вылезешь, здесь нас подождёшь?

Гаянэ уснула. Её дочка сидит рядом и в чутком полусне вздрагивает, вскидывается каждый раз, когда мать толкает в её сторону на неровностях дороги.

Ты страшен…С небес возвестил ты суд, земля убоялась и утихла…

…Все повскакивали со своих мест и стеснились в проходе.

— Спокойно!

Али произносит первую за всю поездку фразу:

— Что делать, командир?

Их человек двадцать. Задрав к небу охотничьи ружья, сходятся с обеих сторон к середине дороги. Идут вразвалочку, уверенно. Передние останавливаются, картинно приваливаются к валунам у края дороги. Непривычное освещение, резковатое, как бы искусственное, прибавляет сцене театральности.

— Спокойно.

Автоматы один за одним лязгают затворами. Кажется, этот звук был слышен снаружи. Люди с охотничьими ружьями опускают стволы и берут их в обе руки.

Стараясь не выдавать себя суетой, Али неспеша встаёт со своего места и идёт в конец салона.

— Дверь открой! — кричит ему Кочеулов, но он уходит.

— Что собираешься делать? — фуражка у Трясогузки танцует твист.

— Не знаю, — Кочеулов засовывает ПМ за спину под ремень и набрасывает на плечи шинель — Выйти надо. Поговорить. Где там у него открывается?

Тен шлёпает по выключателям, и обе двери складываются с таким пронзительным, с таким густым шипением… Кочеулов спрыгивает с подножки на хрусткий гравий.

— Здоровэньки булы!

Трясогузка шепчет:

— Без приказа не стрелять.

— Да ничего не будет, товарищ капитан, — бодро заявляет Вова Халявщик — Мы же армян везём, их земляков.

Далеко над краем земли висит мираж горного хребта, с этой точки открывшийся весь от края до края.

…Слышен только стрекочущий на холостых оборотах двигатель. Офицеры стоят спиной к морде автобуса, солдаты, закинув заряженные автоматы на плечо — чуть дальше от них, ближе к обочине. Между офицерами и ополченцами, как назвали себя вооружённые люди, легла невидимая пропасть: ни те, ни другие не решаются подойти ближе. Ополченцы одеты в тёплые куртки и брезентовки. Загорелые лица. Дублёные крестьянским трудом руки. Старшего у них, видимо нет. По крайней мере, говорят и держатся все равно. Одинаково отвязно. Как ни стараются Кочеулов с Трясогузкой, разговора не получается.

— Не хотим их здесь. Пусть мусульмане живут с мусульманами.

— Трудно вас понять, уважаемые, их же родственники примут…

— Не примут! А если так, мы и с родственниками разберёмся.

— Но им же некуда…

— Мусульмане пусть убираются к мусульманам.

Чем дольше они стоят здесь, среди этих валунов, словно освещённых большой люстрой, ввиду далёкого снежно-голубого миража, тем сильней ощущение нереальности. Свернули не там, угодили в параллельный мир. Достаточно прикоснуться к какому-нибудь талисману, вспомнить правильный заговор, и нереальность рассыплется, пропуская их.

— Разворачивайтесь.

— Но…