Книга В Эрмитаж! - Малькольм Брэдбери

— Я не поклонник Его Величества — флейтиста. Но ваши подозрения кажутся мне неправдоподобными.

— Уверяю вас. Фридрих как-то переспал с матерью императрицы.

— Изволите шутить, ваше превосходительство? С отцом — еще куда ни шло, но с матерью…

— Предупреждаю, объединившись, эти два государя могут поставить нас в безвыходное положение. Они поделят Польшу, захватят Азию, подчинят все Средиземноморье. Подумайте, какая участь постигнет тогда французскую культуру… и французскую кухню.

— Прошу прощения, ваше превосходительство. Я всего лишь мыслитель. И едва ли в состоянии разобраться в столь мудреных государственных проблемах.

— Таковы нынешние философы! Вы с радостью расписываетесь в своем политическом невежестве и при этом всегда готовы читать монархам лекции об устройстве современного общества.

— Я мыслю, ваше превосходительство. Мыслю — и ничего больше. Я мыслитель, а не заговорщик.

— Ваши мысли — хуже заговоров. Но в любом случае уши-то у вас есть? И глаза, позвольте заметить, тоже.

— Не могу поверить! Вы просите меня стать шпионом?

Дюран раздраженно стучит тростью по полу.

— В соответствии с моим собственным пониманием рационалистической философии восприятие окружающего происходит само собой, с помощью пяти чувств.

— А в моем понимании восприятия материи с помощью пяти чувств недостаточно. Нужно еще кое-что, а именно: чистая совесть.

Дистрофф кашляет и сморкается.

— Я не хочу устраивать диспут. Вы философ и лучше меня разбираетесь в способах усвоения информации. Я прошу немногого — сделать кое-какие наблюдения и сообщить их королю по возвращении в Париж. А чтоб помочь вашему свободолюбивому разуму сконцентрироваться, у меня с собой меморандум, в котором подробно изложены заботы Его Величества.

— Что ж, давайте бумагу. Я прочитаю и скажу, что думаю по этому поводу.

— Нет, прочитать ее вы не сможете. Это послание одного императора — другому. От вас требуется только, когда вы полностью завладеете вниманием императрицы, незаметно подсунуть бумагу ей под подушку.

— Под подушку? Но я не собираюсь крутиться возле ее подушки.

— Нам известно, что царица уже без ума от вас. Вы же француз, мой дорогой. Пришелец из страны Сирано и Казановы.

— А я думал, что Казанова был венецианцем.

— Да, но вел себя как француз.

— Как и Дон Жуан, еще один обманщик из Севильи. Надеюсь, вы не хотите, чтобы я следовал примеру этих авантюристов? Как вы это представляете — я что, должен забраться в постель Екатерины и прикрыть царственную наготу государственной депешей?

— Некоторые шли на большее — ради чести Франции, — парирует Дюран. — Вспомните шевалье д'Эона, который под именем горничной Женевьевы проник в спальню прежней императрицы.

— Д'Эон — известный трансвестит. Я встречал его у Бомарше, на шевалье была очень миленькая юбочка.

— Конечно, но он выполнял свой долг. Потом, когда пришло время, он открыл императрице свой маленький мужской секрет. Она поблагодарила его в своей обычной откровенной манере, а мальчик перевел отношения между Петербургом и Версалем на новый уровень.

— Потрясающая история. Но дважды такое не повторяется.

— Однако повторилось. Шевалье отправился в Лондон и проделал ту же штуку с королевой Софией-Шарлоттой.

— Понимаю. Значит, теперь вы надеетесь, что сомнительный плод той связи станет Георгом Четвертым?

— Я просто пытаюсь объяснить вам, в чем состоит долг истинного патриота.

— Боюсь, что не справлюсь, ваше превосходительство, — качает головой наш герой. — Видите ли, я твердо решил прожить жизнь порядочным человеком.

— Неужели? Так и передать Его Величеству? — Дюран поднимается и велит слуге принести шляпу. — Вы, кажется, изъявили намерение вернуться в Париж? Отлично. Король просил уведомить, что, если вы вернетесь с пустыми руками, в Бастилии уже готова маленькая уютная камера. Вот бумаги. Их нужно положить царице под подушку. Запомните. Положить под подушку — и все. Что за мерзкая страна! Не дождусь, когда меня отзовут отсюда.

— Может быть, это случится раньше, чем вы полагаете, — заметил Философ, быстренько справившись с небесной Книгой Судеб.

Суетливый щеголь снова чихнул, надел треуголку и удалился. Да уж, нелегкое дело быть странствующим философом, даже в наше просвещенное время…

И это только пролог, прелюдия к действию. Но занавес вот-вот поднимется — и начнется представление.

11 (наши дни)

Странно, чрезвычайно странно. Я опять просыпаюсь: очередное осеннее утро. Но на этот раз помещение, в котором я нахожусь, сильно качает. За большими окнами с портьерами я вижу быстродвижущиеся белопенные волны неистовой и сердитой Балтики. Все шумит и грохочет; и все эти бесконечные стуки, трески, стоны и скрежеты — не что иное, как уникальная звуковая дорожка к фильму «Большому кораблю — большое плаванье». Обширная кровать с шелковыми простынями, в которой я лежу, сейчас пуста — то есть в ней нет никого, кроме моей плоти, обнаженной и беззащитной. Пуста и вся огромная каюта — в сущности, совсем не та, которая была предназначена мне, когда я взошел на борт вчера вечером. Представить не могу, как получилось, что я лежу здесь, но широкая ночная рубашка и три пустые бутылки из-под шампанского в ведерке с водой кое на что намекают.

Да простит меня читатель, но я поднимаюсь во всем своем нагом великолепии и осматриваюсь по сторонам. Ага. Где-то тут, насколько помню, я купался в большой и теплой ванне. С вашего позволения, я исчезну на несколько минут — только приму душ. Теперь гораздо лучше, не правда ли? А сейчас поищем, что бы на себя надеть. То, в чем я сюда пришел, куда-то делось: еще одна мистификация. Чемодан с моей одеждой валяется в углу каюты, но я вижу, что в нем ничего нет. Почему бы не порыться в этом изящном гардеробе? Нет, вы только посмотрите! Роскошные платья в блестках! Шикарные шляпы! Парики всех цветов и оттенков! Прекрасные мягкие шелковые ночные рубашки! Браслеты, бюстгальтеры, длинные накладные ресницы и ногти! О, да вот и мои рубашки! А в углу каюты я замечаю большой русский телевизор. Давайте-ка включим его и посмотрим, что случилось с миром в наше отсутствие!

Да, таинственные и ошеломительные события происходили в эту ночь не только на «Владимире Ильиче». Комментатор, похоже, перешел со шведского на финно-угорский — не тот язык, которым я владею, но суть вполне понятна. Следуя историческим заветам Владимира Ильича о правильном проведении революционного переворота — арестовать действующее правительство, захватить почту и телеграф, национальный банк и железнодорожные вокзалы (чтобы остановить поезда), — московские толпы нацелились на их современные аналоги: мэрию, управление милиции, телецентр и аэропорт. Следующий кадр: гусеничный бронетранспортер, отбитый у военных, вышибает ворота телецентра, а за ним устремляется внутрь огромная злобная толпа; начинается перестрелка. Следующий кадр: пулеметный обстрел широкого бульвара и разбегающаяся толпа. Следующий кадр: царь Ельцин, спускающийся в Кремль на вертолете. Он снова стал Человеком Действия, он мерит свой кабинет широкими шагами и требует от своих генералов немедленной реакции. Следующий кадр: комментатор печально смотрит в камеру и говорит: «Конфликт в России приобретает крайние формы…» — и отключение. Эфир прервали…