Книга Лед и вода, вода и лед - Майгулль Аксельссон

Он протянул вперед руки и улыбнулся. По-настоящему уверенная улыбка, по-настоящему уверенный жест. Вполне подходящий.

— Мать, — сказал он.

Она сделала шаг вперед и снова остановилась.

— Бьёрн.

Ее голос дрогнул, он скорее почувствовал, чем заметил, как замерли остальные парни и уставились на него, как они ловят каждую интонацию и движение. Теперь главное — удержать равновесие. Не казаться напряженным. Cool.[21]Вот правильное слово. Надо быть, что называется, cool.

Глаза у Элси блеснули, она устремилась к нему и нырнула в его распахнутые объятья, и в следующий миг он осознал, что вырос минимум на пять сантиметров с тех пор, как они виделись в последний раз. Тогда они были одного роста, а теперь он настолько выше, что ей пришлось чуть запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него. Она тоже это заметила и, отступив на шаг, улыбнулась:

— Ты вырос!

Он улыбнулся в ответ:

— Не-а. Это ты усохла.

Это была правильная реплика, от нее мир снова пришел в движение и все опять стало реальным. Элси рассмеялась и сделала шаг назад, парни из группы рассмеялись следом, Бьёрн повернулся к ним, представляя им Элси, а тем временем Карл-Эрик сделал шаг навстречу и вытянулся в струнку.

— А это Карл-Эрик, — сказал Бьёрн. — Из звукозаписывающей компании.

— И твой продюсер, — сказал Карл-Эрик, поспешно поднося руку Элси к губам. Элси изумленно уставилась на него, а потом рассмеялась.

И был обед. Совместный обед. Карл-Эрик первым вошел в зал ресторана, остальные шествовали следом, Элси впереди, а Бьёрн позади всех. Это было большое помещение, и темное, с цветными стеклами в свинцовых оконных переплетах, темной мебелью и шелестящими белыми скатертями. Не самое подходящее для поп-группы, думал Бьёрн, пробираясь между двумя столами. Хотя это еще вопрос, как должен выглядеть ресторанный зал, подходящий для поп-группы. Бьёрн чуть пожал плечами, сам себе в ответ, а тем временем метрдотель остановился у круглого столика и чуть поклонился в адрес Карла-Эрика, который коротко кивнул в ответ — стол одобрен! — а потом повернулся к Элси и отодвинул стул. Она медлила, ища глазами Бьёрна, а потом смирилась и, опустив глаза, села. Никлас оказался слева от нее, Бьёрн увидел, как она глянула в его сторону, прежде чем посмотрела на него самого. Он снова чуть пожал плечами — что ж поделаешь! — прежде чем выдвинуть стул и тоже сесть. Она чуть шевельнула губами — а я надеялась на другое! — прежде чем склониться над меню, протянутым метрдотелем. Бьёрн отвел глаза.

Стало тихо, пока все ждали официанта. Очень тихо.

— Так вы служите во флоте? — сказал наконец Карл-Эрик.

Элси отпила глоток воды:

— Да.

— Я сам в молодости ходил в море.

Она повернулась к нему и попыталась улыбнуться:

— Правда? А куда вы ходили?

Карл-Эрик сморщил нос:

— По стокгольмским шхерам. В Ваксхольмском пароходстве.

Томми рассмеялся первым, а поскольку засмеялся Томми, то засмеялись Никлас, Пео и Буссе. Лицо у Элси стало изумленное, потом она тоже рассмеялась, но Бьёрн ограничился тем, что подпер подбородок руками и улыбнулся. У дверей он увидел репортера и фотографа из «Бильджурнала», оба растерянно переминались, словно не решались войти в зал. Матс, так зовут репортера. Такой крутой весь из себя, который то и дело краснеет. Всего на пару лет старше Бьёрна и тоже не бывал до этого в Лондоне. Похоже, и в ресторане-то вряд ли бывал. Вид такой, во всяком случае. Зато фотограф старше и искушеннее. Вот он наконец делает шаг через порог и направляется к ним, вспышка с тяжелым блоком питания на плече, в руках «Лейка». Матс, спотыкаясь, бредет следом, его щеки пылают. Это мог быть я, подумал Бьёрн. Я мог бы быть Матсом. Но я — не он. Я Бьёрн Хальгрен. Я стал Бьёрном Хальгреном.

Карл-Эрик умолк на полуслове и посмотрел на фотографа:

— О, Юнсон, мы вас что, забыли?

Фотограф не ответил, только поднял фотоаппарат и навел на Бьёрна, который тут же машинально поднял подбородок и чуть улыбнулся в камеру. Это будет хороший снимок. Бьёрн на всех снимках хорошо выходит. На них он куда лучше, чем в реальности.

— Нам нужен другой стол, — сказал Карл-Эрик. — Прессе тоже надо поесть.

Он махнул рукой официанту, который немедленно кинулся к метрдотелю, который, в свою очередь, примчался чуть не бегом. Другой столик? Ну разумеется. Неиспользованные салфетки вновь ложатся на стол, стулья отодвигаются, все встают и снова гуськом направляются в другой конец зала. Метрдотель встал возле стола побольше и поднял брови, Карл-Эрик опять кивнул. Принято.

На этот раз Элси села рядом с Бьёрном, так близко, что всем показалось совершенно естественно — они вместе будут сидеть по левую сторону от Карла-Эрика, а Матс и Юнсон разместятся от него справа.

Элси дождалась, пока застольная беседа наберет обороты, потом расстелила салфетку на коленях и, глядя в свой бокал с вином, спросила приглушенным голосом:

— Все хорошо?

У Бьёрна защемило в животе. Мгновенная боль, которая появилась и пропала, прежде чем он дотянулся до своей салфетки.

— Все замечательно, — улыбнулся он. — Как видишь.

— Как Инес и Биргер?

Он протянул ей хлебницу. Это был осмысленный жест — взрослого человека. Потому что он теперь взрослый. Самостоятельный и обеспеченный. Гораздо более известный, чем когда-либо была она. Или могла бы быть.

— Да в общем как обычно. Более или менее.

Она взяла маленькую булочку, но тут же выронила:

— Ой, какая горячая!

Он не ответил, просто протянул руку, взял ту же самую булочку и положил на ее тарелку. Та и правда оказалась очень горячая, но не настолько, чтобы он не мог взять ее без гримасы боли на лице. Я могу, внезапно подумалось ему. А ты не можешь. Он поспешно улыбнулся, пряча эту мысль.

— Совсем свежая.

Она не взглянула на него, смотрела только на булочку на своей тарелке и по-прежнему говорила очень тихо:

— Как все это получилось?

Он улыбнулся еще шире, но заставил ее подождать ответа. Картинки пронеслись в памяти, он увидел калитку перед домом в Ландскроне, почувствовал вкус железа на языке и понял, еще не понимая, что это был день, когда он, маленький, только что осознал, что у всех остальных детей есть мама и папа. А что у него? Инес и Биргер. Секундой позже он был уже на несколько лет старше и проходил мимо Дома ребенка в Ландскроне, серого здания с серым балконом и несколькими белыми железными кроватями, выставленными на солнце, и уверенность в том, что он должен был оказаться там, что она когда-то хотела сдать его именно туда, медленно затопляла тело, наполняя каждую клетку. Он моргнул, заставляя себя думать обо всем этом другом, хорошем, обо всем том, благодаря чему он сидит теперь в этом лондонском отеле и может позволить себе выбрать любое блюдо, какое захочет. О том, как он играл в школьном театре в шестом классе. Как он переупрямил Инес и смог отрастить длинные волосы. Как впервые стоял и пел перед всем классом, это было Love Me Tender, и половина его «я» глубоко погрузилась в мелодию, а другая половина видела, как некоторые из девчонок вдруг выпрямились и смотрели на него широко раскрытыми глазами, настежь распахнутыми немигающими глазами, видящими будущее, глазами, которые еще тогда разглядели сегодняшний день.