Книга Тубплиер - Давид Маркиш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Туберкулезная шатия-братия с ее нелегальной организацией не вызывала у Шумякова ничего, кроме брезгливого удивления. Он не исключал, что эти больные доходяги могли распространять идеологическую заразу – да еще как, на такое ведь каждый способен! – и даже науськать кого-нибудь из местных спихнуть с кручи Владимира Ильича, но прямой угрозы существующему строю он в их действиях не находил. Ученые, интеллигенты! Надо, раз уж он сюда приехал в командировку, прижать их покрепче, напугать и взять на заметку. При Сталине их всех, конечно, мигом бы пересажали, включая медперсонал, а санаторий прикрыли – показали бы им, как профсоюз организовывать! Ну да что прошлое вспоминать… Осведомитель Лобов, как видно из донесений, толковый парень, просигнализировал вовремя, вот он и поможет осветить создавшуюся ситуацию в правильном свете. И мы, как говорится, без большого скандала и не гоня волны, задушим гада в зародыше.
Беседа с осведомителем Лобовым по агентурной кличке Хобот получилась задушевной. Для начала полковник попугал Хобота – кричал на него и бил кулаком по столу, и испытанный прием сработал безотказно: Лобов раскис от страха и на наводящие вопросы следователя отвечал должным образом. Картина вырисовывалась самая что ни на есть подходящая: ядро подпольной организации состояло сплошь из придурков, плохое здоровье подействовало на их психическое состояние, другими словами, все они съехали с катка и поэтому затеяли борьбу с руководством санатория, а никак не с родной советской властью. Требуя американские капиталистические лекарства вместо отечественных, они проявляют буржуазную слабину. Никаких связей с другими санаториями у них нет. Газету пишет Влад Гордин, журналист, он с Чижовой гуляет, Валькой. С местными тоже связей нет, на кой они кому сдались, эти местные. Название «тубплиеры» придумал Гордин, а главный начальник там кавалер Семен Быковский. Почему кавалер? Ну, это как генерал или даже царь – сумасшедшие же не соображают, что говорят. Не называл ли он себя Наполеоном? Называл, называл! Вообще моральный облик этих тубплиеров очень плохой, они по всякому случаю выпивают спиртные напитки и его, Мишу Лобова, принуждают с ними пить, хотя это запрещено и перешибает силу выдаваемых лекарств. Нет, против руководителей государства они не высказываются, антисоветские анекдоты рассказывают, но редко. Полет Гагарина их очень обрадовал, как и весь советский народ и прогрессивное человечество, они даже пьянку вечером закатили. Игнатьев? А он у них вроде библиотекаря – ученый человек, рассказывает интересные истории про древний мир. Нет, библиотеки у них пока нет, но, если б была, они обязательно назначили бы этого Игнатьева библиотекарем. Ходит ли он, Лобов, на проверку к психиатру? Нет, не ходит, потому что психиатр у них в «Самшитовой роще» не полагается. А если б был, то обязательно бы пошел к нему на проверку: по ночам мыши все время снятся, прямо замучили. И психиатр выписал бы ему, Лобову, спецпитание: полстакана сметаны на завтрак, две порции второго на обед.
Мыши замучили… Таким образом, с Лобовым по кличке Хобот все было ясно.
На сегодня еще оставался художник Семен Быковский, кавалер.Вернувшись из Эпчика поздним вечером, Семен Быковский отправился на поиски Влада. Найти Влада Гордина было нетрудно, мест, где он мог оказаться в этот темный час, во всей Самшитовой роще всего раз-два и обчелся: чебуречная, беседка, считаные лавочки в парке. «Стекляшка» была уже закрыта, дорожки парка пусты, поэтому Семен, подойдя к стене женского корпуса, к окну палаты на втором этаже, позвал:
– Влад! Выходи!
За два часа езды в тряском автобусе из Эпчика в Рощу Семен, казалось бы, успел присмотреться и принюхаться к разговору с московским кагэбэшником со всех сторон. Привольно сидя в кресле против съежившегося на стуле Семена, москвич слово за слово тянул из собеседника жилы: что за профсоюз, да как звали дедушку по материнской линии, да зачем прикрываться древними монахами, и как собирались выстраивать связи с туберкулезной больницей номер три в Кисловодске. Не собирались? А с какой собирались? С номер два? А почему не с номер три? Вообще не собирались? Ну как же так, мы ведь все знаем: намеревались, просто еще не успели. Преступное намерение, за это у нас тоже по головке не гладят.
Горбясь и ерзая на своем стуле, Семен Быковский почти не вслушивался в вопросы Шумякова. Ответы – Семен уверенно это чувствовал – скорее развлекали следователя, чем настораживали его. А оправдываться перед ним было бессмысленно, да и не в чем было Семену Быковскому оправдываться. Вот он и говорил легкие слова, какие послушно приходили в голову и, ничего не веся, не означали ровным счетом ничего. Не рассказывать же этому вкрадчивому костолому о душной тоске туберкулезного мира или о последнем магистре ордена тамплиеров, сожженном на костре! И полковник, кажется, был вполне удовлетворен ходом беседы – не кричал, не ругался и не грозил посадить за решетку. Вдруг, без перехода, он заговорил о «Туберкулезной правде», газетная тема интересовала его острей, чем профсоюз. «Этот Гордон („Гордин, – поправил Семен Быковский. – Не Гордон, а Гордин“. И полковник кивнул без всякого раздражения) – профессиональный журналист, мы же, как вы понимаете, проверили, а взялся выпускать подпольное издание, это уже не в монахов играть, это государственное преступление. У нас же монополия на газетные издания! Стенгазета? Но газета же, а не обои! Тем более в санатории уже есть одна стенгазета, вот туда бы и писал этот Гордин (учел все-таки полковник поправку!) свои статейки». Под конец полковник спросил, кто, по мнению Семена, совершил вандалистские действия по отношению к бюсту Владимира Ильича Ленина на перевале, и, получив ответ: «Какие действия? Впервые слышу…» – улыбнулся довольно-таки иронически и убрал блокнотик, лежавший перед ним, в ящик стола.
Более всего Семена Быковского поразило то, что его все-таки выпустили на волю, дали подписать обязательство о неразглашении, дали пропуск на выход – и выпустили. Надолго ли, накоротко – этого он не знал, зато был уверен, что неприятности только начинаются. И теперь пришел черед нарушить подписку о неразглашении и толком поговорить обо всем с Владом и с Игнатьевым.
Влад был скучен, отводил взгляд.
– Ты что-то тусклый. – Семен Быковский тихонько шлепнул его ладонью по плечу. – Спал?
– Лежал, – ответил Влад Гордин. – Валялся.
– Понятно… Врачиха твоя говорит что-нибудь?
– А чего ей говорить? – сказал Влад Гордин. – «Зачем прочитал, это еще не окончательно». Окончательно.
– Заставить оперироваться никто не может, – утешил Семен. – Не хочешь – не идешь.
– А я и не пойду, – сказал Влад. – Это решено. Точка. А врачиху выгонят. Жалко вообще-то.
– Всех нас выгонят – в лучшем случае, – поделился Семен. – Если не посадят.
– А, да, – вспомнил Влад Гордин. – Зачем тебя таскали-то?
– Затем, – сказал Семен Быковский. – Подпольная организация, да газета, да как дедушку звали… Тебя тоже, наверно, потащат.
– Да ради Бога, – пожал плечами Влад, – мне-то что! С меня много не возьмешь, мне жить-то с моим приговором осталось… сколько, не знаешь?
