Книга Московские тени - Роман Сенчин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лер, Лер, давай так посидим. Не хочу пить. Выпьем, только раскисну. Ночью почти не спала, Дашке надо было срочно платье кружевное ее постирать. В последний момент, как всегда… Тут выступление, а кружева аж черные…
– Как, балет-то ей не надоел еще?
– Да что ты! О нем только и говорит. По два часа па, фуэте репетирует, скачет по всей комнате. Сосед в потолок долбится… Нет, правда, у нее талант, Лер, настоящий талант. И педагоги в один голос… Подъем, ноги, шаг, всё от бога.
– Ну, дай-то бог, дай-то бог! Только – талант талантом, а еще что-то надо вдобавок. Какая-то упертость должна быть, одержимость. Я вот… Хоть, Настюш, я и уверена, что счастливая у нас семья, и сама не из неудачниц, только вот… все-таки… Знаешь, смотрю фильм какой– нибудь или спектакль, и так вдруг горько, знаешь, становится.
– Завидуешь?
– Да не-ет… Нет, не то чтоб завидую, а чувство такое, что я бы лучше могла. Во мне столько сейчас скопилось – ух, только волю дай!
– У меня тоже такое бывает.
– Ну вот…
– Снегуркой по садикам когда ездила, так выкладывалась! И ни усталости, наоборот… А с другой стороны – сколько судеб разбитых, когда ни семьи, ни жизни настоящей в искусстве не получилось. А у кого и то, и то – единицы. Даже и вспомнить не могу…
– Да уж, полным-полно примеров… Ну, в смысле, у кого ничего не получилось… И театры плодят ненужные, по большому-то счету. Тут услышала как-то, что в Москве четыреста театров. Представь!
– Сколько?
– Че-ты-рес-та! Всяких разных – и драматических, и музыкальных, любительских, студий…
– У-ужас!
– А котируется, по большому счету, театров пятнадцать-двадцать, если не меньше… А, кстати, помнишь Пашку Завьялова? Учился на курс старше нас.
– Толстый такой?
– Это тогда он толстый был, а потом похудел, голодал, говорят, таблетки пил, чтобы вес сжигался. И вот, после училища его сразу Захаров взял, мы еще удивлялись, как ему повезло… И что? Отстоял восемь лет в кордебалете, две реплики за все время. Звездный час – Абдулова в нескольких спектаклях заменил, и то, может, сам слух пустил, не знаю… Кончилось тем, что в петлю полез.
– Да что ты!
– Нет, погоди!.. В общем, решил повеситься на трубе в туалете. А жил в коммуналке гнилой где-то на Электрозаводской. И труба сорвалась, он рухнул, ногу вывернул. Вода, представь, горячая хлещет, потоп, кошмар полный. Пашка очухался, стал воду перекрывать, трубу забивать тряпками. И смех и грех… Кончилось тем, что собрался, сел в поезд и укатил к себе в Ачинск. Теперь на первых ролях там уже. Представляешь?
– М-м… И что, по сути-то правильно сделал. Правильно! В смысле – уехал. Нечего здесь… Хотя, он ведь один, без семьи, а была бы семья…
– Вот-вот, Насть, семья. Я б тоже рванула с радостью. Лучше первым в деревне, чем вторым в Риме…
– Хм, а я, знаешь, нигде дальше Малаховки не была.
– Что, правда?
– Ну да. Сколько раз хоть в Питер собиралась, и все как-то… не получалось никак. То одно, то другое. Вот, может, в июле выберемся. И Даше надо ведь показать, тоже одну Москву видит… Да и Москву не знаем… Тут оказалась в Братееве, т-так страшно стало! Ты, Лер, не представляешь!
– Чего там такого страшного?
– Да как… Я думала, что сама в спальном районе живу, а туда приехала… Дома, представь, дома высоченные, и один за другим, один за другим. Окон – тысячи… Внизу сплошь машины, даже ходить невозможно. И людские прямо реки из троллейбусов… Это еще вечером было, солнце так сбоку светило, холодно… Жуть вообще… И деревья торчат до того чахлые, будто специально их натыкали, чтоб еще хуже было. Вот тогда и поняла, где живу, оказывается… У нас тут хоть суета, и машины, и тесно всё, но это другое. А там, Лер… Миллионы, миллионы людей, и ведь каждый чего-то хочет, добивается… Энергетика… И как подумаешь – хочется не хотеть ничего, спрятаться, вообще из дому не выходить.
– Ладно, Настюшка, не падай ты духом. Прорвемся! Дети подросли, теперь можно и снова в бой. Я на днях на учет встала на «Мосфильме», и Дениску поставила… Там вроде дела снова налаживаются, зашевелилось. О театрах навожу справки, может, получится что…
– Если что, Лерусь, и мне скажи. Ладно?
– Какой разговор! Вот вместе бы поиграть! Я – Ольга, ты Машу, а Иришу Ириной оставить…
– В каком смысле?
– Знаешь, у меня мечта, чтобы мы втроем «Трех сестер» сыграли. Я так уже втайне и роли между знакомыми распределила. Ну, для себя… в голове. Декорации даже… Только, – невеселая усмешка, – режиссера не подберу никак.
– Староваты уж мы для них, кажется.
– Ничего, еще сможем! Да и они там совсем ведь не девочки.
– Не зна-аю… Я вот смотрела тут интервью с Мирошниченко, и она жаловалась: всю жизнь отдала театру, кино, а теперь одна, и старость чувствую. Очень тяжело, говорит…
– Ну, у нас-то наоборот.
– Не очень-то и наоборот, Лер, не очень-то… Как там говорят, противоположности сходятся… Она во МХАТе без детей, а мы… Снегурочка три раза в год, вот и предел мечтаний.
– Ну брось ты! Чего раскисать? Не все еще потеряно, только все начинается, на самом деле. Ну?.. Всё, пошла за вином! Напьемся, поплачем хоть как следует о наших жизнюшках… Настюш, да встряхнись ты!
– Да я ничего. Все нормально. И вина… давай не будем. У меня море дел еще, надо в форме быть.
– Да?.. И что, предлагаешь совсем, что ли, не отмечать, если у Ирины все нормально?
– Там посмотрим… Игорь у тебя во сколько приходит?
– Часам к восьми обычно. Но вот снег какой сыплет сегодня, значит, задержится… Знаешь, там по вечерам у них, Игорь говорит, когда уже покупателей нет, эти азики сидят в палатках и прямо ревут на весь рынок. Говорит, как в зоопарке прямо.
– Зачем ревут?
– Ну, тоскуют так…
– Лер, а как он… м-м… не злоупотребляет?
– В смысле – пить?
– Угу.
– Теперь, конечно, реже намного. У него ведь сотрясение было. Поскользнулся – и головой об лед. Теперь выпьет рюмки три буквально – сразу сонливость, говорит, вялость такая… Уже больше трех месяцев, а все, видишь, какие последствия… А может, и не последствия, а от усталости. Не знаю… А что ты спрашиваешь? Андрей у тебя частенько, да?
– Да… Да, Лер… Ай, ладно, не будем об этом… Позвонишь?
– Да пятнадцать минут прошло как звонили. Сама же говорила не дергать.
– Тогда не надо…
– Н-так, Настька! Не хочешь вина, давай тогда хоть чаю с бутербродами. Сейчас крепенького заварю, тонус повысим. Кофе, жалко, кончилось, как назло вечно…
– Кофе, кофе… Нет, Лера, если признаться, как-то тяжело жизнь идет. Тяжело, пусто, если по-честному… Не так.