Книга Лоулань - Ясуси Иноуэ

Медленно подняв голову, евнух посмотрел на молодого Сына Неба:

— Изволите приказать мне, дряхлому старику, отправляться за тридевять земель?

Чжунхан Юэ служил у Вэнь-ди с его младенческих лет, однако монарх не только никогда не знал возраста евнуха, но и вообще о нем не задумывался. Разумеется, он не считал евнуха юнцом, но и в старики тоже не записывал.

Впрочем, изборожденное глубокими морщинами лицо евнуха, его манера при разговоре вяло, едва-едва шевелить расслабленными губами действительно делали Чжунхан Юэ похожим на вечного старика. Но, с другой стороны, губы у него были бледно-розовые, а голос звучал хоть и хрипло, но как-то весомо и твердо.

Возраста Чжунхан Юэ действительно никто не знал. Да и не только возраста: так, например, не было ничего известно о том, чем он занимался до появления в императорском дворце. А сам евнух рассказывал о себе только то, что родился он в царстве Янь…

Отправляя достойную девушку из императорского дома в варварские земли, Вэнь-ди надеялся, что этот шаг принесет Хань определенные политические выгоды. По иному дело и не мыслилось. Находясь у кочевников, ханьская принцесса должна была не только покорить сердце мужа-шаньюя, но и установить хорошие отношения с его родственниками, а также, разумеется, умело соперничать с прочими обитательницами «задних покоев».

Но кто в этих трудных обстоятельствах может помочь принцессе подать мысль, подсказать, дать дельный совет? Вэнь-ди считал, что в империи нет человека, который подходил бы на эту роль лучше, чем Чжунхан Юэ: он обладал обширными познаниями, был незауряден в суждениях, а самое главное, был преисполнен преданности — если нужно, мог жизнью своей пожертвовать.

Вэнь-ди снова обратился к Чжунхан Юэ:

— Ты — сокровище наше, а сокровище нельзя надолго выпускать из рук! Как только упрочится положение принцессы какяньчжи, старшей жены шаньюя, — сразу велим тебя отозвать, — произнес монарх, но затем, видимо, подумал, что ему следовало бы быть более определенным, и добавил:

— Десять лет!

Но тут же, встретившись глазами с Чжунхан Юэ, исправился:

— Семь лет!

А еще через некоторое время уточнил:

— Пять лет!

Хорошо знакомое монарху лицо евнуха, которое Вэнь-ди видел перед собой каждый день в течение долгих лет, осталось совершенно непроницаемым. Чжунхан Юэ все так же сидел с неряшливо приоткрытым ртом, рассеянно глядя куда-то в пространство своими глубоко посаженными глазами. Но едва Вэнь-ди лишь только подумал о том, а не сократить ли срок пребывания евнуха в варварских землях до трех лет, как из уст Чжунхан Юэ вдруг послышался скрипучий, но отчетливый голос, разительно не соответствовавший выражению его лица:

— Государь, что три года, что год — все едино. Но если меня действительно отправят в Сюнну, то это истинно не пойдет на пользу ханьскому дому…

С этими словами Чжунхан Юэ совершил церемонный поклон, сгорбился и ковыляющей походкой покинул зал для аудиенций. Говоря монарху неприятные слова, Чжунхан Юэ вовсе не хотел уязвить Вэнь-ди. Просто он сам вдруг ощутил тревожное предчувствие того, что нечто подобное действительно может случиться, и испытал внутреннюю потребность выразить словами свое беспокойство, пока несчастье не произошло на самом деле. Так или иначе, тягостное чувство от этой встречи осталось не только у Вэнь-ди; загадочным образом сам Чжунхан Юэ тоже почувствовал к себе отвращение, как к человеку, на которого нельзя положиться.

Через полгода после этого, весной седьмого года правления императора Вэнь-ди (173 г. до н. э.), Чжунхан Юэ вместе с принцессой вышел из столичного города Чанъаня, миновал пустынные северные земли и прибыл ко двору правителя Сюнну. Евнуха поселили в шатре вместе с полутора десятками человек охраны.

Лагерь правителя Сюнну находился на берегу реки — такой широкой и мутной, что вода в ней казалась неподвижной. Столица Сюнну представляла собой огромное становище: здесь рядами стояло несколько тысяч шатров, между которыми как-то сами собой возникли дороги и площади. На окраинах лагеря сюнну теснились палаточные городки других племен. Кочевники постоянно приходили и уходили; случалось так, что за одну ночь какой-нибудь палаточный городок бесследно исчезал, а на его месте появлялся новый…

Лаошан-шаньюю недавно перевалило за сорок. Это был мужественный, неустрашимый человек со смуглым лицом и острыми, проницательными глазами.

С тех пор как Чжунхан Юэ вместе с принцессой покинул пределы Хань и прибыл ко двору правителя Сюнну, он ни разу не видел свою соотечественницу. Даже на грандиозном трехдневном пиру, на котором ханьскую принцессу встречали как императрицу, евнуху не удалось взглянуть на нее и краем глаза.

Этими странными ночами, когда пламя тысяч костров сливалось с холодным блеском звезд, а в сотне разных мест люди разом пировали, шумели, танцевали какие-то невиданные танцы, били в диковинные музыкальные инструменты, Чжунхан Юэ и его спутники ходили по возбужденному пиром лагерю, и все, что они видели и слышали, казалось для евнуха необычным и удивительным.

Во время этих ночных пиров Чжунхан Юэ обрел полную свободу, которая осталась с ним и в дальнейшем: теперь он мог ходить куда угодно, заглядывать на любое собрание, любоваться какими угодно зрелищами…

В стране Сюнну насчитывалось 300 тысяч воинов, были учреждены чины и звания, которые делились на левые и правые. Существовали титулы левого и правого сянь-вана, левого и правого гули-вана, левого и правого дацзяна, левого и правого дадувэя, левого и правого даданху, левого и правого гудухоу. Левым сянь-ваном обычно становился наследник шаныоя. У крупных военачальников, начиная от сянь-вана и до данху, было в подчинении по десять тысяч всадников, у менее сильных — по нескольку тысяч. Все чины и титулы передавались по наследству между родственниками. Каждый располагал своим участком земли, по которому и кочевал свободно со своими стадами в поисках воды и травы. Самые большие владения были у левого и правого сянь-ванов, а также левого и правого гули-ванов. Все военачальники левой стороны жили на восточных землях, а военачальники правой стороны — на западных.

Спустя некоторое время после прибытия Чжунхан Юэ в земли кочевников сюнну устроили церемонию поклонения Небу, Земле и духам, которых они считали своими предками и обожествляли. После строгой, величественной церемонии начался пир, который продолжался три дня и три ночи.

Чжунхан Юэ лицезрел шаньюя ежедневно. Каждое утро правитель выходил из своего шатра и совершал поклон в сторону восходящего солнца, каждый вечер молился на луну.

Приступая к тому или иному делу, сюнну обязательно сверялись с луной и звездами. Так обстояло дело и во время военных кампаний: атаковали сюнну в полнолуние, а отводили войска при ущербной луне.

Чжунхан Юэ по-прежнему каждый день приходил к шатру правителя, но никакой работы ему не давали. Более того, хотя евнуха приглашали на различные встречи и собрания, его всегда сажали только на последние места и запрещали говорить. Впрочем, Чжунхан Юэ ничуть не тяготился своей странной ролью человека безо всяких занятий. Образ мыслей сюнну, их обычаи и нравы, разнообразные тактические приемы, применяемые военачальниками кочевников — вот что теперь было интересно Чжунхан Юэ, вот что заслуживало его внимания. Так, он старался в деталях понять, что именно знают о ханьской империи представители трех самых знатных родов сюнну — Хуянь, Ланьши и Сюйбу. Выяснилось, что о некоторых вещах они были осведомлены очень хорошо, тогда как о других вообще ничего не знали…