Книга Поп - Александр Сегень

– А ведь поп прав!

83

Совсем иного мнения относительно поступка отца Александра придерживалась матушка Алевтина.

– Ох, Саша, Саша! – возмущалась она, пока они шли от кладбища до дома. – О чём ты думал! Зачем ты набрал столько приёмных детишек, если совершаешь такие поступки? Ведь теперь тебя точно арестуют. А я, значит, возись со всеми ими, да?

– Не бойся, Алюня, дети смышлёные, они, наоборот, будут тебе опорой, когда меня не станет, – старался возражать отец Александр. Матушку он боялся куда больше, чем полицаев и немцев.

– Его не станет! – негодовала Алевтина Андреевна. – Да ведь я сразу в гроб лягу, если тебя не станет! Как ты не понимаешь этого, безрассудный протоиерей!

– Ох, не надо, Aлюшка, мне и так страшно.

– Лучше бы тебе было страшно, когда ты свою дерзкую речь произносил! Гляньте на эту Жанну д’Арк в рясе!

– При чём здесь Жанна?

– Тоже такая вояка была.

– Но ведь страшнее, если бы я стал отпевать их, если бы пред Богом творил лживые молитвы и песнопения, противные сердцу!

– Ну и не отпевал бы! Или, чорт с ними, отпел бы… Ох, прости меня Господи!.. Отец Александр! Ведь ты же всегда был разумен и когда надо шёл на компромиссы ради великой цели. Ведь теперь нам и концлагерь запретят. И вообще всё рухнет!

– Не спеши, матушка, Господь многомилостив! Может, и на сей раз пощадит. Не стенай, ласточка моя!

– Ох, горе моё! Заяц ты мой смелый!

Дома она собрала котомку с едой и вещами на тот случай, если батюшку внезапно придут арестовывать. Время шло мучительно медленно, казалось, вечер никогда не наступит. Но он, наконец, наступил.

Потом было утро следующего дня, а так никто и не пришёл за батюшкой. Помолившись на рассвете, отец Александр отправился доить коз, с недавних пор он почему-то полюбил это занятие, а потом как ни в чём не бывало пошёл в храм.

И в храме всё прошло так, будто никакой вчера не было анафемы, а среди прихожан зоркий глаз батюшки подметил несколько родственников тех, кого он вчера отказался отпевать. Но ещё бо́льшим удивлением и радостью было для батюшки, когда к нему на исповедь подошла Зоя Денисова, мать одного из ещё живых полицаев, которых он вчера обличал, и сказала:

– Отец Александр, хочу вам тайком признаться. Мой-то Володька послушался вас.

– Да ну? И что же он?

– Он и друг его Федька Ильин в леса подались.

84

Рота эсэсовцев не на шутку взялась за дело, прочёсывая все окрестные леса и болота. Но Луготинцев, Табак и Муркин, местные уроженцы, как свои пять пальцев знали все ходы и выходы, овраги и тропинки, умело уводили свой партизанский отряд от немцев.

– Противно, – ворчал Невский. – Хотелось провести несколько дерзких акций, а в итоге бегаем, как зайцы от охотников.

– И не будем бегать, – возразил Луготинцев. – Определите задачу, и я расскажу, как увести врагов, а самим рыпнуться туда, куда надо.

– Планы у меня, честно говоря, были наполеоновские, – ласково улыбнулся политрук. – Во-первых, напасть на немецкий аэродром и нанести максимально ощутимый ущерб. Во-вторых, перебить охрану концлагеря и освободить заключённых. Кто из них захочет искупить свою вину перед народом, пусть воюет с нами, кто не захочет, с теми тоже цацкаться не станем. А ещё была у меня мечта с вашим закатовским попом повстречаться, а всей его храмине красного петуха задать.

– Ну, это задача не самая главная.

– Ошибаешься, товарищ Луготинцев. Попы наносят ощутимый моральный вред, разлагают антифашистский дух населения.

– Между прочим, – усмехнулся Лёшка, – храм-то в Закатах точь-в-точь, как вы, Невский. Храм Александра Невского.

– Мне ли этого не знать! – хмыкнул политрук. – Между прочим, у меня Невский не фамилия, а почётный псевдоним.

– Как это?

– А так. Исходная у меня фамилия была самая заурядная русская – Лямкин. Потому что предки мои всю жизнь лямку тянули. Отец мой, между прочим, на попа горбатился в Красном селе. И храм у того попа тоже был имени Александра Невского. Построен на средства знаменитого мироеда Синебрюхова. Этакий деревянный резной алярюс самого пошлейшего пошиба. После революции я лично руководил уничтожением этой дровяной хламиды. Потом мне было поручено в разных местах ликвидировать ещё несколько объектов православно-религиозного мракобесия. По иронии судьбы, все они были имени Александра Невского. Вот товарищи по борьбе и присвоили мне почётный псевдоним. Хотели так: Наум Александро-Невский. Но я посчитал, что это слишком длинно и помпезно. Правильно же?

– Правильно, – усмехнулся Луготинцев.

– Теперь ты понимаешь, почему у меня так руки чесались на ваш закатовский храм. К тому же и поп у вас там ужасающе зловредный. Полюбил выкаблучиваться перед фрицами.

– А я вот хотел спросить, – встрял в беседу Табак. – Почему немчуру фрицами называют? Разве это у них самое имя?

– А я отвечу, – сказал бывший Лямкин. – План нападения на СССР у них назывался «Барбаросса». В честь их прославленного полководца Фридриха Барбароссы. Фридрих сокращенно как раз и будет – Фриц. Выдающийся советский писатель Илья Эренбург в связи с этим и придумал называть немцев фрицами.

Появился запыхавшийся Муркин:

– Товарищ комиссар! Там немецкий патруль на мотоциклах. Всего два драндулета. Эсэсовцы. Может, придавим?

– Обнаружимся, вот в чём дело, – задумался Невский. – Эх, была не была! Дадим гнидам прикурить!

Но бой получился не пустячным. Следом за мотоциклистами вскоре появился грузовик, а в нём отделение фрицев, человек пятнадцать. Хорошо ещё, что не матёрые эсэсовцы, а так, свежий набор. Перестрелка затянулась надолго. В самый разгар боя Луготинцев обнаружил неподалёку от себя двух новых бойцов, которые рьяно взялись стрелять по немцам. Он сразу узнал их – Федька Ильин и Володька Денисов. Вот только, помнится, Торопцев перечислял их среди полицаев. С некоторых пор шуцманов только так и стали звать – полицаями. Слово «полицай» казалось более обидным, нежели «шуцман».

– Вы с какого здесь рожна взялись? – спросил Лёшка, когда Денисов оказался совсем рядом.

– С вами вместе будем теперь воевать, – отвечал тот.

– Так вы ж в полицаях служили, сволочи!

– Не по своей воле. Нас Владыкин принуждал. А теперь, вот, сбежали. И к вам.

– Хрен с вами, воюйте пока. Там посмотрим.

Вскоре немцы, видя, что партизан в лесу много, а мотоциклисты с пулемётами перебиты, решили дать дёру. Оставшиеся в живых вскочили в кузов грузовика, и машина дала быстрый ход. Успели только вслед им всласть пострелять. На дороге и на обочинах остались лежать десять немецких трупов. Но и в нашем отряде были потери. Трое погибли, включая Клещёва. Трое были ранены – один в руку, один в плечо, один в челюсть.