Книга Дух, брат мой - Андрей Грешнов

26 августа лидер ИПА, находящийся сейчас в восточной провинции Пактия, созвал на «экстренное совещание» членов исполнительного комитета своей партии, стремясь найти выход из ситуации, которая с каждым днем становится все более критической. Какую цель он преследует при этом? Разработать план ответных действий против Масуда или попытаться найти пути к хотя бы временному примирению с ИОА?»….

На следующий день после встречи с генералом, мы поехали в КПЗ МГБ вдвоем — вместе с Юрием Тыссовским. Как и обещал генерал, за нами заехали два офицера одетые в обычную военную форму. Но даже по тому, как на них сидело военное обмундирование, можно было догадаться, что это не армейцы. Работников службы госбезопасности всегда выдавала тщательно отутюженная, как с иголочки, одежда. Военные кепи с козырьком обычно имели высокую тулью, в сам козырек вшивалась пластиковая вставка. Это было вполне объяснимо. Для армейцев их форма была повседневной. Офицеры МГБ обычно ходили в свободное от работы время суток в гражданской одежде. Кроме того, они почти все без исключения отлично и понятно говорили на языке дари, в то время как армейцы предпочитали пушту. Такая вот незатейливая арифметика.

УАЗик, в котором мы ехали, притормозил у начала Чикен-стрит, прямо на перекрестке, с которого одна дорога уходила в район Вазир Акбар-Хан и далее — в советский микрорайон, а другая — в центр города, к недостроенному зданию министерства связи и универмагу Карьяман. Сам Т-образный перекресток отделяла от проезжей части глухая и аккуратная коричневая глинобитная стена. Пройдя под сводами деревьев, мы остановились у маленькой металлической двери, сопровождавшие нажали на звонок. Через некоторое время дверь открылась, и нас впустили внутрь. Некоторое время мы стояли во внутреннем дворе, где размещалась станция радиослежения. На низких, в основном подземных постройках, крыши которых не сильно возвышались над землей, торчали десятки высоких антенн и локаторов. Вероятно, отсюда хорошо прослушивалось пакистанское посольство, находившееся от КПЗ менее, чем в ста метрах. Спустя пару минут, нас повели вниз по лестнице в изолятор. Помещение изолятора шло вдоль стены, отгораживавшей внутренний двор от улицы. На первом — самом верхнем этаже — размещались караульные помещения и служебные кабинеты. Камеры находились на двух уровнях ниже поверхности. Воздух здесь был влажный и холодный. От стен камер несло сыростью. Плотного телосложения пуштун, судя по погонам, капитан, в сопровождении более худого сержанта провели нас в камеру для допросов. Ее площадь составляла примерно 18–20 квадратных метров. Напротив двери вверху стены располагалось вентиляционное отверстие. У той же стены на небольшом, сантиметров 20–30, пьедестале, стоял прикрученный к полу металлический стол и такая же металлическая прикрученная к полу табуретка. По команде капитана в комнату были немедленно доставлены дополнительные табуретки и стулья. В комнату одного за другим стали вводить заключенных. Тут я обнаружил, что почти все, что мне рассказывал Пейкар, оказалось правдой. Казавшиеся такими далекими и нереальными в разговоре персонажи в действительности превращались во вполне реальных противников народной власти, о которых мы говорили с генералом.

Сначала вводили запуганных нечесаных людей, которые путались в показаниях. Послушав их рассказы, я стал указывать им на несоответствия, звучавшие в их признаниях. Они еще больше путались и все как один в конце «признавались» в любви к Отечеству и говорили, что выполняли свою миссию под страхом смерти. Сидевший за их спинами, рядом с дверью капитан и его помощник, только улыбались в усы, а когда вывели очередного зэка, офицер поинтересовался, не советник ли я народной милиции. Услышав ответ, он с неподдельной грустью в голосе сказал «Жаль, у Вас так быстро получается их разговорить».

Я попросил его привести кого-нибудь из настоящих контрреволюционеров. Подумав с полминуты, он изрек: «Ладно, сейчас Вам приведут настоящих бойцов. Будьте внимательны в своих вопросах».

Первым в камеру ввели низкорослого коротко стриженого афганца. Он не производил впечатления закоренелого убийцы. Мохаммад Касем, водитель «Тойоты», которую душманы планировали заминировать тонной взрывчатки и взорвать близ здания Нацсовета, родился в кабульском районе Чель-Сотун, Шесть классов средней школы.

«Я не являюсь постоянным членом контрреволюционной группы. Я простой водитель. Однажды ко мне домой пришел мой знакомый и сосед Хамид, который попросил меня привезти дрова из Логара в Кабул. Дрова, как Вы знаете, у нас ценятся очень высоко, это почти уголь, они продаются на сиры (один сир — семь килограммов — прим. автора). Я и уехал за дровами. Хамид поехал вместе сомной. Когда нас загрузили в Логаре дровами, Хамид вдруг сказал, что если я найду что-нибудь в кузове кроме дров, чтобы я не паниковал и не беспокоился. Это — его контрабанда. Расплатился за поездку Хамид частью дров. Через шесть дней мой сосед вновь пришел ко мне домой и попросил меня съездить в Логар за древесиной. Я снова уехал. Однако на третий раз, при погрузке ко мне подошел некий Устад (учитель) Карим, который сказал, что если я буду много болтать про поездки за дровами, мою семью убьют. Я приехал домой и обнаружил под вязанками дров сундук. Я отнес его Хамиду. Поездки «за дровами» продолжались. Однажды Хамид остановил нашу машину в районе Баджи-Агван и сгрузил сундук там. Всего Хамид приходил ко мне домой четыре раза, и четыре раза я возил дрова с сундуками. Иногда я получал от Хамида деньги, иногда не получал. Если он мне платил, то сумма, обычно, не превышала 3–4 тысяч афгани. Но и это для меня были большие деньги. Однажды мы привезли из Логара 12 реактивных снарядов, заложив их сверху дровами. Помимо них под дрова упаковали портфель-дипломат и видеокамеру «Сони». И поехали к инженеру Абдулу Рахиму. Видимо, в тот раз, за нами и установили наюлюдение. Однажды, когда я трудился в гараже, вновь пришел Хамид и забрал меня. У него дома мы забрали еще двоих его друзей и поехали по дороге в Дар уль-Аман, где располагалось советское посольство. Член банды Устад Карим купил за один миллион афгани новую «Тойоту» для проведения теракта. Что было дальше, я не знаю, так как меня в этот же день и арестовали. Вечером я поехал в такси на свадьбу своего родственника. Однако машину остановили работники МГБ, следовавшие за нами на джипе. Они провели обыск в моем доме, где провели обыск. Они сказали, что если я добровольно сдам реактивные снаряды, ко мне проявят снисхождение и отпустят, но они меня обманули. Я был арестован и водворен в эту ужасную тюрьму. Все, что я Вам рассказал, я делал не от хорошей жизни. У меня есть жена, дочка, которой всего семь месяцев, теперь не знаю, кто их будет кормить. Я служил в армии два срока — четыре года. Два раза меня ловили, и два раза я служил. Последний срок служил в Хосте, где заправлял вертолеты».

Следующего моджахеда, которого ввели в камеру для допросов, я почему-то запомнил особенно хорошо. Он был молод, по-восточному красив. Чистые, длинные как смоль черные волосы ниспадали на явно недешевый европейский пиджак, накинутый поверх национальной рубахи без воротника… Из-под восточных шаровар — «мотни» выглядывали носки новых классических черных полуботинок. Мохаммад Хамид, сын Мохаммада Юсуфа явно не волновался. По его лицу блуждала присущая только восточным людям улыбка — своего рода маска, помогавшая ему не выдать своих истинных эмоций. Он спокойно сел на предложенный ему стул и спросил офицера, кто его сегодня собирается допрашивать. Узнав, что к нему приехали журналисты, он даже слегка повеселел. Поначалу вялотекущий разговор, перешедший затем в интереснейший спор, получился откровенным и длился почти два часа, за время которых мы многое узнали друг о друге. Хамид, который помимо классического фарси, еще и отлично говорил по-арабски, попрактиковался в пикировке с Тыссовским, который долгое время работал в странах Ближнего Востока, а узнав, что и мне пришлось поучаствовать в военной капании в Джелалабаде, воскликнул: «Раз так, то давайте поговорим честно!».