Книга Арена - Никки Каллен

— Давай я выберу яблоко тебе, а ты мне, — сказал Эргино после последней корзины в сезоне, — я, правда, яблок уже есть не могу, даже видеть, даже во сне, но такая традиция в паре…

Дэнми согласился и протянул Эргино огромное золотое яблоко, оно сияло, как лампа.

— Ого, — сказал Эргино, — будто в нём солнце за всё лето. Такое я пожалуй, даже сохраню — на зиму.

А для Дэнми Эргино выбрал красное яблоко, тоже огромное, на обе ладони, красное-красное, как рубин, безупречное, без полос, без пятен.

— Красивое, правда? Я его сразу как увидел, подумал, опа, как раз для Дэнми. Авось он порумянее от него станет.

Дэнми прижал яблоко к щеке. Эргино заворожённо уставился на него. Они стояли под сенью яблонь, близился вечер, тёплый, розовый, листва умиротворяюще шелестела над ними. Лицо Дэнми еле различалось в сумраке, тонкое, бледное, словно Дэнми отражался в зыбкой воде, а яблоко отбрасывало странный отблеск.

— Чудно, — сказал Эргино, — мне на секунду показалось, что ты улыбаешься.

Дэнми посмотрел на яблоко, и наваждение прекратилось, вздохнул: это было почти сотое яблоко за день, и вгрызся в сочную розовую мякоть.

Тихо наступила осень. Жёлтые листья с сухим шорохом покидали деревья, падали на землю и на ребячьи волосы. Пошли дожди. Как-то ночью Эргино проснулся, сам не понял отчего: в туалет не хотелось, никто не шумел. Только в комнате было холодно, словно наступила совсем зима, а нет ни дров, ни угля. На всё окно висела луна. «О, — подумал Эргино, — завтра будет ясно» — и тут увидел сидящего на кровати Дэнми. Дэнми был одет, вроде как собрался уходить, но ещё не время — и сидит, ждет, сгорбившись, низко опустив голову и закрыв глаза, что-то шепча; Эргино подумал: молится.

— Дэнми, — прошептал, позвал, стараясь не разбудить остальных, — ты чего?

Дэнми открыл глаза, увидел Эргино.

Ты чего не спишь? — опять прошептал Эргино и умолк, охваченный ужасом, холодным, липким, особенным, который возникает, когда ты сталкиваешься со сверхъестественным. Ибо в глазах Дэнми висело по луне, которая сияла за его спиной; и ещё Дэнми улыбался. Такой странной, страшной и красивой улыбки Эргино никогда не видел и понял, что Дэнми — существо из ада. Эргино оцепенел, точно замёрз. Дэнми же, продолжая улыбаться, наклонился и поцеловал Эргино в губы, Эргино пронзила боль, будто в самое сердце, сплетение нервов, а потом их ослепила светом своим луна, и Эргино познал тьму страстей человеческих.

Весь следующий день Эргино убегал от Дэнми. Казалось, воздуха ему не хватало. Дэнми не отводил от него за завтраком и обедом взгляда, а Эргино смотрел в тарелку и сглатывал ужас, не мог ничего есть.

После обеда Дэнми поймал Эргино за руку в толпе детей:

— Почему ты не разговариваешь со мной?

Эргино рванул руку, словно она была не его, не живой, отлетела бы и не жалко, убежал на галерею, полную колонн и жёлтых листьев. Сел там на холодные высокие перила и зажмурился. День был мрачным, серым, тяжёлым, от таких болит голова и хочется спать, больше ничего, ну и проигрываются битвы и состояния. По каменным плитам звонко, хитро застучали каблуки. Эргино понял: сам дьявол пришёл за ним.

— Не сиди на перилах, — сказал за спиной Дэнми, — упадёшь.

— Я летать умею, — огрызнулся Эргино, сжал кулаки, заплакал от напряжения. Дэнми молчал, стоял в тени. Эргино слышал его дыхание, сладкое, будто он только что ел малину. Ветер закружил между колоннами листья.

— То, что мы сделали, — это… неправильно, — выдавил Эргино, сжал голову руками, зарыдал, — это грех… Мы будем гореть за это в аду.

— В аду? — переспросил Дэнми. — В аду? — и засмеялся, разбил что-то дорогое, хрустальное. — Ты боишься ада? Огня, — взмахнул руками, — этих, как там, серных озёр?

— Да, — сказал Эргино, — боюсь.

Он весь дрожал. Дэнми неслышно, куда делись его каблуки, подкрался к нему, приблизился, обнял, погладил по голове совершенно по-матерински.

— Не бойся, — сказал он, — ничего нам за это не будет. Кто ж об этом узнает?

Эргино закричал, оттолкнул его, ударил, начал отряхивать истерично одежду от его прикосновений, отпечатков.

— Не трогай, не прикасайся! Ты омерзителен! Ты дьявол!

Дэнми засмеялся опять, смех его пронзил Эргино, как стрелы святого Себастьяна, он зажал уши ладонями.

— Не смей смеяться!

Дэнми умолк, поднял руки вверх, сдаваясь.

— Сегодня вечером… я иду на исповедь, я попросил… отца Спинелло, он мудрый человек, он всё решит, — сказал Эргино.

Дэнми побледнел. Эргино, испуганный его молчанием, раскатами грома вдалеке, обернулся. На лице Дэнми змеилась та самая улыбка, странная, демоническая, губы его были красными, как размазанная кровь.

— Ты… ты улыбаешься, — запинаясь, произнёс Эргино, он стал забывать слова, стал забывать, как его зовут, своих друзей, всё лучшее в своей жизни. Потом ему стало холодно, аж зубы застучали.

— Ты никому не расскажешь, — прошептал призрак в тени колонн.

— Не… не подходи ко мне, — ангел и демон боролись сейчас за душу Эргино, а сам Эргино попытался спасти себя, уцепился за перила, за которыми разверзлась бездна.

— А мне и не надо, — прошептал Дэнми, вытянул руки вперёд, из ладоней его вырвалась тьма и ударила крыльями Эргино в лицо, закричала, завизжала в уши, и мальчик упал с перил, но успел схватиться за один из прутьев решётки.

— Дэнми! — крикнул он, как будто ничего не случилось, несчастный случай, друзья лучшие. — Помоги!

Дэнми опёрся на перила и посмотрел на Эргино сверху.

— Дай руку, Дэнми, я упаду. Я не умею летать, я пошутил. Пожалуйста, я никому не скажу. Дэнми, просто помоги.

Пот тёк по лицу Эргино, глаза защипало.

— Тварь, — сказал Дэнми сверху и ударил его по пальцам пребольно, — до встречи в аду.

Эргино упал без крика. Ударила молния, отразилась в глазах Дэнми, началась гроза. Дэнми спустился по лестнице к разбитому телу и замер. Забормотал и заплакал, слёзы текли тяжело, будто свинцовые, прожигали щеки; он никак не мог понять, что же такое горячее струится по щекам, что за кислота, поднял голову к бушующему небу и закричал так дико, что казалось, лопнет вена. Хлынул ливень. Дэнми схватился за горло, упал на колени в грязь, схватил Эргино, затряс, пытаясь оживить. На крик прибежала сестра Лукреция. Она увидела мокрого и рыдающего Дэнми.

— Что случилось. Дэнми? Что ты делаешь? — и тоже закричала. Прибежали отец Спинелло и дети, они столпились, тихо-тихо так, и в грозе их молчание звучало как гром. Дэнми вскочил с колен.

— Я ничего не сделал! — дождь струился по его красивому, само совершенство, само небо, лицу. — Я ничего не сделал! Он сам упал! Он сам упал! Я не успел его поймать, я только увидел!

Сестра Лукреция обхватила его мокрую голову, прижала к груди и заплакала. Она одна поверила Дэнми. Когда лицо Эргино отмыли от крови и грязи, оно оказалось спокойным, безмятежным, будто Эргино умер во сне. Похоронили его тихо, в каплях серого дождя. По утрам капли застывали в льдинки — приближались холода. Дети заболевали: кашляли, чихали, жаловались на жар, один маленький мальчик умер от воспаления лёгких. Дэнми никогда не болел; он смотрел в окно — дождь отражался в его глазах, как в зеркале, словно тёк сразу в двух мирах, — или помогал монахиням ухаживать за больными. Однажды сестра Лукреция вошла в комнату с отваром трав и увидела, что Дэнми стоит на коленях на холодном полу, держит за руку умершего мальчика. Отвар не понадобился; она поставила чашу на пол.