Книга Возрождение - Кэрол Берг

Вереница факелов медленно тянулась по улицам Загада в сторону пустыни. За певцами и жрецами двигались дерзийские воины, здесь были и седые опытные бойцы, и юноши, лишь недавно получившие право заплести косу. Все они были одеты в цвета своих семей. Небольшие группы женщин в траурных красных платьях шли или ехали рядом с мужчинами, как того требовали традиции. Во главе процессии ехали представители Десятки, самые почтенные из более двух сотен дерзийских Домов: Фонтези с изображениями койотов на шлемах, Горуши в традиционных синих плащах, Набоззи, крупные работорговцы, Марат с длинными полосатыми шарфами, и все остальные. Жена принца была из семьи Марагов, сейчас ее младший брат, шестнадцатилетний Дамок, вел за собой воинов своего Дома. За Десяткой следовали представители Совета Двадцатки, в которую входили менее знатные семейства, но зачастую более зажиточные и влиятельные, такие как Хамраши. У Совета было мало реальной власти, слово Императора все равно было законом для всех. Но каждая семья приводила с собой отряд воинов, сила ценилась в Империи превыше всего.

За Двадцаткой шли человек пятьдесят-шестьдесят, скованных друг с другом цепью. Это были представители земель, входящих в Империю. Печальные пленники, молодые и старые, были самыми обычными людьми. Короли и знать, шаманы и старейшины завоеванных народов уничтожались, оставались только простые люди. Многие давным-давно завоеванные народы, сузейнийцы, манганарцы, тридяне, больше не обращались в рабство, сейчас они были главной рабочей силой Империи. Но при Императоре находилось по одному представителю каждого народа. Их выбирали без всякой системы и держали в тюрьме до самой смерти как символ порабощения их народа, иногда, в особых случаях, подобных нынешнему, их выводили из темницы и включали в состав процессии.

Семья Императора, Денискары, двигалась вслед за пленниками. Рядом с Эдеком ехал широкоплечий Кирил с непроницаемым лицом и миловидная пожилая женщина в красном, наверное мать Кирила, принцесса Рахиль. Она вышла замуж по любви, так рассказывал мне Александр, за младшего сына не очень знатного рода. Это замужество было позором для Денискаров. В тот день, когда родился Кирил, брат Рахили, Император, послал ее мужа на битву, из которой он не должен был вернуться живым. Рахиль больше не разговаривала с братом, хотя он взял Кирила к себе в дом и дарил ему внимание и любовь, которых лишал Александра. Кирилу позволили ехать вместе с Денискарами, отдавая дань его королевской крови, иначе он ехал бы среди представителей незнатных семей.

За Денискарами везли и самого Айвона, он лежал на обтянутой золотой тканью повозке, которую тянули десять лошадей. Жеребец Императора, прекрасный конь, шел рядом с повозкой. Он нервничал, словно догадывался, что его скоро убьют, чтобы сжечь вместе с хозяином. Замыкал процессию Александр, высокий и гордый, холодный ночной ветер пустыни развевал у него за спиной красный плащ. Он был бос, испачканное кровью лицо ничего не выражало, он глядел прямо перед собой. Рядом с ним не было ни одного телохранителя, но я сомневался, что кто-нибудь посмеет открыто напасть на него. Сейчас принц символизировал собой дух Империи, оставленный ему старым воином. Пока Айвон существует для дерзийцев, никто не посмеет коснуться Александра без опасения вызвать ярость богов.

Я перелетал с места на место, высматривая в толпе Хамрашей. Наконец я уселся на памятник какому-то давно умершему Императору и замер среди каменных птиц, не сводивших неподвижных глаз с похоронной процессии. Отсюда мне было видно лицо Зедеона, самого старшего из Хамрашей, низенького крепкого воина с седой косой, ветерана войны с Базранией. На нем был золотой плащ, надетый на голое тело и не скрывавший широкой груди и огромных мускулистых рук. Руку у плеча охватывала узкая красная лента, в узел был воткнут ниамот, крошечный белый цветок пустыни, расцветающий после дождя.

Рядом с Зедеоном я заметил двух его сыновей, Довата и Леонида, тех, что сопровождали Эдека. Выражение их лиц не сулило Александру ничего хорошего. Я встречал Леонида, когда был рабом. Умный, как мне казалось, с хорошо развитой речью, что не часто наблюдалось у дерзийских воинов, презиравших образование. Безжалостный, как большинство из них, но не бессмысленно жестокий. Довата, младшего, похожего на отца, я никогда не видел раньше. На руках Леонида и Довата тоже были красные ленты с белым цветком, как и у всех остальных членов их семьи. Странно. Их символом был оскаленный волк, вышитый на одежде.

Процессия вышла из ворот внутреннего кольца города. За стеной ее ждали простые дерзийцы, представители совсем незнатных семейств, они склоняли головы, пропуская высокопоставленных соплеменников, не столько скорбя по Айвону, сколько надеясь, что их почтение будет замечено, что положительно скажется в будущем. Спор за наследство был пугающей перспективой, такой же пугающей, как и отцеубийца в роли Императора. Когда тело повезли к внешнему кольцу стен Загада, толпа рванулась вперед, женщины причитали, мужчины поднимали на плечи детей, чтобы те посмотрели на процессию. Шум стал непереносим, я бы с радостью улетел куда подальше, но не мог. Внезапно я заметил внизу изумрудное пятно, платье женщины, стоящей между двух факельщиков, освещающих ей дорогу. Та же самая женщина, которая утром видела, как я помог упавшему рабу. Неужели и в этом сумраке ее пристальный взгляд нашел меня? Я снизился, чтобы рассмотреть ее поближе, но она уже затерялась в толпе.

Я не спускал глаз с Хамрашей, пока процессия не выехала за внешние ворота и не двинулась по Императорской дороге, обставленной по обеим сторонам каменными львами. Посреди пустыни возвышался погребальный костер, сложенный из деревьев, привезенных на часту из восточных лесов страны. Тело Айвона поместили на помост на вершине костра, и огромный лидунниец поднял меч, чтобы перерезать горло жеребцу Айвона, привязанному к помосту. Слуги, несшие факелы с огнем из храма Атоса, подожгли дрова.

Дерзийские погребальные обряды впечатляли своим размахом: дикая музыка и пробирающее до костей пение, языческие традиции, сохраняющиеся не одно столетие. В отличие от близких им по крови базранийцев, дерзийцы не пересказывали при погребении истории из жизни покойного, а изображали их в особом танце.

Собравшиеся изумленно выдохнули, когда Александр сбросил с плеч траурный плащ, оставшись только в набедренной повязке, и начал танцевать, изображая путешествие своего отца по загробному миру. Высокий и худой принц двигался удивительно грациозно, воссоздавая ритуальный поединок с богом солнца, где погибший воин показывал свои умения и силу. Затем он сел по правую руку от Атоса, но танцы на этом не закончились. Чем ярче разгоралось пламя костра, тем более дикими становились движения, профессиональные танцоры кружились, изображая гнев божеств, которых затмил собой молодой бог солнца Атос.

Я кружился над столбом дыма, высматривая Александра, разглядывая Хамрашей, изучая толпу. Семейства сидели группами вокруг костра. Старый Зедеон сидел, скрестив ноги, перед сотней своих воинов, положив на песок перед собой меч, как того требовали воинские традиции. Леонид и Доват отошли от него, они подсаживались к другим кругам, переходили с места на место. Я понял, что они беседуют с семьями, входящими в Двадцатку. Александр, сидевший перед членами своей семьи, не сводил взгляда с костра, но я был уверен, что он заметил маневры Хамрашей. Эдек сидел рядом с ним, его пухлое лицо ничего не выражало. Когда огонь стал угасать, выбрасывая в небеса снопы искр, похожие на новые созвездия, он улыбнулся. А когда толпа начала медленное движение обратно в город, Эдек поехал вместе с Леонидом и Доватом.