Книга Страна смеха - Джонатан Кэрролл

Дверь из кухни распахнулась, и Шарон внесла большой горячий пирог на черном железном подносе.

Так вот. Вот что я увидел, а вы можете делать свои заключения сами. Но я видел это собственными глазами. Нет, Саксони говорит, что ничего не видела. Потом я рассказал ей, и она подумала, что я свихнулся, а когда я стал настаивать, то проявила не в меру повышенную заботливость. Но все было именно так.

В “Горе Зеленого Пса” есть такой персонаж – Красавица Кранг. Это свихнувшийся воздушный змей; она решила, что ветер – ее враг, и умоляет запускать ее каждый день, чтобы продолжать свою войну на вечном поле боя – в поднебесье. Зеленый Пес влюбился в лицо, нарисованное на воздушном змее. Убегая из дома – дома, где “Зевота владеет всем, что люди считают своим”,– он крадет из чулана Красавицу Кранг, привязывает ее белую бечевку себе к ошейнику, и вместе они отправляются в путь.

Когда из кухни вышла Шарон Ли, то сначала я и увидел Шарон Ли. Я моргнул, а когда взглянул снова, то из кухни выдвигалась Красавица Кранг с горячим пирогом на черном железном подносе. Иллюстрация Ван-Уолта: радостная, во весь рот, улыбка – но широко распахнутые глаза абсолютно пусты. Красные щеки, красные губы, характерно желтоватая кожа... Сначала я подумал, что это просто маска, заветная игрушка семейства Ли. И как я мог счесть их тупыми? Всякий, у кого есть такая маска (не говоря уж о том, чтобы нацепить ее в столь уместный момент),– блестящий остряк. Чокнутый, но блестящий. Это как фильмы Феллини или увлекательный ночной кошмар, когда не хочется просыпаться, хотя и жутко.

– Невероятно, Шарон! – воскликнул я раз в десять громче, нежели следовало, так я был изумлен. Потом глянул направо, увидеть реакцию Саксони – которая лишь нахмурилась:

– Что невероятно?

– Шарон! Да брось ты, Сакс, это же изумительно!

Саксони глянула на меня, потом улыбнулась в сторону Красавицы Кранг.

– Да, да! – наконец выдавила она фальцетом, но потом тихонько шепнула мне: – Не переигрывай – это всего лишь пирог.

– Да, ха-ха! Дружок-пирожок! Очень смешно.

– Томас... – Ее улыбка сползла, в голосе послышалась тревога.

Что-то было не так. Я повернул голову и увидел прежнюю простушку Шарон, режущую пирог. Никакой тебе Кранг. Ни единой Красавицы Кранг во всем доме. Одна лишь улыбающаяся Шарон и ее знаменитый горячий персиковый пирог.

– По-моему, Том хочет кусок побольше, а, Ричард?

– В жизни не слышал такого прозрачного намека! Может, отдать ему весь пирог, дорогая, а остальным принести попкорна?

Все рассмеялись, и Шарон положила мне гигантский кусок. У меня отвисла челюсть. Черт возьми, это же была Кранг! Та самая, с иллюстрации Ван-Уолта. Для верности я позже проверил. И потом проверял еще сотню раз.

Но в то же время – никакой маски. Это была Шарон, а потом вдруг Кранг, а потом снова Шарон. Я один видел, что происходит. Это происходило со мной одним. Если бы я день и ночь корпел над биографией, тогда еще можно было бы как-то понять: Биограф А проникает в жизнь Писателя Б, да так глубоко, что вскоре ему начинают повсюду мерещиться его персонажи. Ладно, ладно, идея обыгрывалась миллион раз, но в данном-то случае – я даже еще не брался собственно за книгу, не говоря уж о том, чтобы корпеть подолгу.

Через пару дней я зашел пополдничать к Анне, когда Саксони опять выехала с миссис Флетчер за покупками.

С унылым смешком я рассказал ей о своем “видении”.

– Кранг? Только Кранг? Никого больше? – Она передала мне омлет.

– Только Кранг? Господи Иисусе, да если так пойдет дальше, на следующей неделе они все будут гарцевать верхом на Нагеле по заднему двору.

Нагелина услышала его имя и дважды стукнула хвостом по полу. Она сидела рядом с Анной, надеясь, что и ей что-нибудь перепадет.

Анна подлила себе чатни* [Чатни – индийская кисло-сладкая фруктово-овощная приправа к мясу. – Прим. переводчика.] и улыбнулась:

– Полагаю, Шарон Ли не очень похожа на Красавицу Кранг, а?

– Вряд ли. Единственное, что у них общего,– эта бессмысленная улыбка.

– Томас, я скажу одну вещь, и, может, у вас немного полегчает на душе. Вы не знали, что Ван-Уолт – это мой отец?

– Ван-Уолт – ваш... Вы хотите сказать, что отец иллюстрировал свои книги сам? Это все его рисунки?

– На самом деле Ван-Уолт – это был его друг детства, которого потом убили нацисты. Отец взял его имя, когда стал делать иллюстрации.

– То есть гипотетически Шарон Ли могла, как бы это бредово ни звучало, вдохновить его на образ Кранг?

– Может быть, может быть. Вы сами сказали, что улыбки у них похожие. – Она вытерла губы салфеткой и отложила ее рядом с прибором. – Лично мне кажется, что это для вас хороший знак. Отец становится вашим маленьким диббуком[68]и теперь будет преследовать вас денно и нощно, пока не закончите книгу.

Я посмотрел на нее поверх свежей белой скатерти. Анна заморгала, отвела глаза и, хохотнув, бросила Нагелине под стол кусочек омлета. Я не сразу понял, что такой ее взгляд вызвал у меня чудовищную эрекцию.

Будь эта история фильмом сороковых годов, на следующем кадре возник бы большой календарь. Страницы его начали бы прокручиваться быстрее и быстрее – так в кино показывают, что летит время. Я вкалывал как проклятый – подчищал, отсекал лишнее, наводил блеск. Неподдельный восторг сменялся на следующий день диким отвращением, и наоборот. Однажды я встал среди ночи после того, как любил Саксони особо долго и изнеможительно, подошел к письменному столу и уставился в лунном свете на чертову рукопись, как идиот. Я показывал ей кукиш по меньшей мере минуту, прежде чем вернулся в постель, не ощутив никакого облегчения. Мне хотелось, чтобы все вышло наилучшим образом – круче всего, что я когда-либо мечтал сделать. В глубине души я, пожалуй, понимал, что это для меня вроде последнего шанса. Если я не вложу себя в эту книгу без остатка, лучше уж сесть в машину, вернуться в Коннектикут и всю оставшуюся жизнь преподавать десятиклассникам “Алую букву”[69].

Между тем, на фоне всех изысканий, чтения и наших постоянных дискуссий, Саксони нашла время затеять работу над новой марионеткой. Признаюсь, я не обратил на это особого внимания. Мы взяли за привычку рано вставать, легко, на скорую руку, завтракать – и уединяться, каждый по своим делам, до обеда.