Книга Суд над победителем - Олег Курылев

— Ну-у… это вполне обыденное желание любого обвинителя. Однако сверхзадача вашего обвинения не в этом, Алекс. Оно хочет, чтобы вы признали себя виновным без всяких оговорок. Оно даже согласно сократить обвинительный акт до одного-единственного пункта: измена королю посредством помощи его врагам во время войны. Мне поручено сообщить вам, что, если вы сделаете это, вам гарантированно сохранят жизнь. В этом случае приговор будет вынесен без судебного разбирательства на основании вердикта присяжных, которые выработают его, ознакомившись с материалами следствия.

— Даже так? — удивился Алекс. — Как же это возможно, если согласно всем перечисленным вами только что законам, начиная от царя Гороха — то бишь от Эдуарда Плантагенета — и до поправок прошлого года, мне светит только смертный приговор?

— Будут учтены смягчающие обстоятельства, — развел руками Скеррит.

Алекс пришел в недоумение:

— Но как? Как они смогут их учесть, если ни судебного расследования, ни прений, ни моего последнего слова не будет? Откуда они возьмутся, эти смягчающие обстоятельства? Кто их озвучит перед присяжными? В материалах следствия, которое провел Кьюсак, их нет. Там, как раз наоборот, собраны всякие небылицы очернительного свойства.

Скеррит поднял обе ладони вверх, как бы говоря: «сейчас вам все станет понятно»:

— Алекс, послушайте меня, речь идет об элементарной сделке. Если в общем вердикте о виновности или невиновности сомневаться не приходится, то в специальном, при выработке которого присяжные будут отвечать на вопрос: «Заслуживает ли подсудимый снисхождения?» — возможны любые варианты. Как раз специальный вердикт дает шанс на ваше спасение. Более того, открою вам еще один из многочисленных секретов нашего права: в 1848 году, то есть почти ровно столетие назад, был принят акт, согласно которому ведение войны против короля на территории его королевства каралось уже не смертной казнью, а пожизненным заключением. Сейчас о нем многие подзабыли (не зря некоторые считают английское право непознаваемым), и я не уверен, применялся ли он вообще когда-нибудь. Да и случай ваш не подходит под этот акт, по крайней мере, по двум причинам: вы не просто подданный, а дававший присягу военнослужащий и, во-вторых, вы выступили против короля за пределами Англии. Но в стране, где нет кодифицированного права, все в руках суда, особенно когда это суд высшей инстанции. И, хотя один из наших правоведов сказал недавно, что наше общее право подобно старой паре штанов, столь заплатанной статутами, что из-за заплат уже не видно первоначальной ткани, она — эта ткань, существует и статуты вовсе не так всесильны.

Скеррит выдержал полуминутную паузу, но так и не дождался ответной реакции.

— Поверьте, такой исход без судебного процесса и казни устроит всех, — продолжил он. — Надеюсь вы понимаете, почему британский политический истеблишмент не хочет процесса по вашему делу?

— Ммм… пожалуй…

— Вот! — Скеррит удовлетворенно откинулся на стуле. — По той же причине определенные силы, наоборот, хотели бы этого процесса. Но, если во время войны эти силы действовали во имя спасения немецкого населения, то сейчас, когда этому населению уже ничто не угрожает (во всяком случае в зонах оккупации западных союзников), речь уже не идет о спасении. Теперь это политика, Алекс, и вас собираются сделать инструментом политической борьбы. Вы, если хотите, — пробный камень, с помощью которого в нашей недавней истории хотят добро отделить от зла, а истину — от лжи.

— Что ж, — Шеллен в раздумье потер лоб, — приятно слышать. Это мне льстит. Надо же, пробный камень… истина. А скажите, правда, что в Уондсворде новая виселица? — неожиданно спросил он.

Скеррит в который уже раз изучающе посмотрел на своего подзащитного, стараясь понять, шутит он или юродствует.

— Алекс, я, конечно, уточню насчет виселицы — в Англии, если, к примеру, закону не более ста лет, он считается совершенно новым (то же, наверное, и с виселицами), — но должен сказать, что вам рано думать о смерти.

Шеллен с сомнением покачал головой.

— Да, да, я вас уверяю, — продолжил Скеррит. — Не равняйте себя с Амери или Джойсом. С ними все ясно. Они оба фашисты, и ни один правозащитник не поставил бы на них и пенса. Вы, мистер Шеллен, совершенно другое дело, хотя, в отличие от Лорда Гав-Гава и Амери, вы выступили против Британии с оружием в руках. Сейчас весь вопрос в том, что двигало вами, почему вы пошли на акт измены, да еще в самом конце войны. И это на сегодняшний день самый пикантный вопрос, ответ на который хотели бы знать многие.

Скеррит, которому было поручено склонить обвиняемого к признанию вины, понимал, что последняя его фраза, произнесенная, что называется, с разбега, была явно лишней. Почувствовал это и Алекс.

— Ну хорошо, что же вы посоветуете? — спросил он.

— Как ваш адвокат, я, разумеется, советую подумать о сделке, которая гарантированно сохранит вам жизнь. Скажу откровенно — у нас подобные вещи принято считать недостойными уважающего себя юриста. Более того — они лишают его возможности показать себя. Но, если вы согласны, я немедленно начну переговоры.

«Неужели он готов отказаться от участия в таком выгодном для себя процессе? — подумал Алекс. — Что, интересно, ему за это пообещали?»

— Значит, вы не верите в успех? В то, что сможете защитить меня на суде? — сделал он неутешительный вывод.

— Нет, вы неправильно меня поняли. Я просто предлагаю не рисковать.

— И вы не относитесь к тем силам, которые истину хотят отделить от лжи? — не спросил, а скорее констатировал Алекс. — Жаль.

— Я вас не понимаю, мистер Шеллен.

— Я порой сам себя не понимаю. И все же сейчас я уяснил мои альтернативы — жизнь ценой отречения (прямо Галилей какой-то) или смерть. Во втором случае на моем надгробии высекут что-то вроде: «Он стал пробным камнем истины, за что и повешен».

— У казненного за государственную измену не бывает надгробного камня, — сухо произнес Скеррит.

— Не сердитесь, сэр, я всего лишь хотел разобраться, и вы мне в этом помогли. Я принял решение…

— Вас никто не торопит, — поспешно вставил адвокат, уже догадываясь, о каком решении идет речь.— Подумайте, посоветуйтесь с родными.

— Сказать по правде, это решение я принял еще в Германии, когда на меня впервые надели наручники и посмотрели как на мерзавца и висельника. Я благодарен вам за готовность искать компромисс, но для себя считаю невозможным идти на сделку. Смерть или годы тюрьмы — между ними не столь уж большая разница. Нет, я не признаю за собой вины и всеми силами буду обосновывать это на процессе. Пускай это будет борьба не столько за мою жизнь, сколько за мою честь. А если слово «честь» здесь неуместно, то я хотя бы постараюсь объяснить мои мотивы. Думаю, мне найдется что сказать, и не только в мое оправдание.

— Что вы имеете в виду? — насторожился Скеррит.

— То, что я стану обвинять, — решительно пояснил Алекс. — Спросите кого? Многих! Невзирая на ранги и титулы. Я — летчик-истребитель, и атака — лучший способ не быть сбитым самому. Хотите мне в этом помочь?