Книга Последний мятеж - Сергей Щепетов

– Так ты думаешь, что угадал? Насчет оружия?

– Даже не знаю. Мне самому эта мысль пришла в самый последний момент.

– Как это может выглядеть? Почему ты так думаешь?

– Ну, Валентин Сергеевич, вы же меня тут держите в неведении, и я могу только по аналогии… Вот у нас в период гласности мелькнула информация о том, как в давние времена некий полк на учениях отрабатывал действия в зоне радиоактивного поражения. Наступал, значит, в направлении эпицентра взрыва. Настоящего взрыва. Нас-то учили много позже, но мы, помнится, все удивлялись: откуда известно, после какой дозы солдат теряет боеспособность? Не на кроликах же проверяли… А с генетикой – это уж чисто мои фантазии. Точнее – экстраполяции. О том, что такое оружие возможно в принципе, известно давно. А тут мне вспомнилась какая-то статья – я ее, кажется, даже до конца не дочитал. Что-то там говорилось о веществах, микродозы которых способны раскрепощать скрытую или подавленную изменчивость. То есть сами они гены не калечат, но выпускают на волю все их дефекты, что ли… В общем, если популяция изолированная, то через пару поколений воевать будет некому.

– Всегда найдется, кому воевать, Коля. И как тебе все это нравится?

– Мне это вообще не нравится! Хотите еще одну экстраполяцию? Или даже целый пучок на одну тему? Если мы с вами из параллельных миров, если здесь нет принципиальных, качественных отличий, то вы обречены. Не знаю, что тут такое – страна в стране, государство в государстве или просто «мертвые земли» и их обитатели, но толпа мутантов никому не нужна. То ли это была чья-то ошибка, то ли это преступление, за которое можно осудить былых вождей, – в любом случае лучше вас всех тут закопать и никому не показывать. У нас социализм уже в прошлом, но никто так и не узнал, например, сколько народу лежит в мерзлоте на Колымских приисках: триста тысяч, три миллиона или тринадцать? Сколько солдат в войну погибло от пуль врага, а сколько расстреляно СМЕРШем и заградотрядами? И, заметьте, последнее советское поколение еще не вымерло, а это уже почти никому не интересно. А вы тут что? Если вас вовремя не закопать, так вы, может, еще и независимости потребуете?! Суда Международного трибунала?! И компенсаций за причиненный ущерб здоровью?!

– А что, при распаде вашего Советского Союза все республики начали требовать независимости? Народ восстал?

– Скажете тоже: «восстал»! Хотя кое-кто и восстал, конечно. Но народ, по-моему, как был на вторых ролях, так и остался. Зато первые секретари стали президентами. Впрочем, вариантов разных было много, только боюсь, что ни один из них здесь не пройдет. Вы сами-то в каком качестве пребываете: царь, президент, патриарх, премьер-министр? Ох, простите, Валентин Сергеевич! Не хотел вас обидеть – голова что-то плохо варит, вот и несу всякую чушь!

– Ничего, Коля: мне все равно немного осталось. Да, чуть не забыл! У того человека – ты назвал его Майором – нашли некоторые вещи. Он погиб почти сразу, но его успели обыскать. Я просил выложить тут на стол. Посмотри, пожалуйста, может быть, увидишь что-то знакомое.

Николай подошел к столу: «Что может быть у человека, которого собирались засылать в тыл к врагу? Впрочем, он же не в качестве шпиона… Двухцветный карандаш, блокнот, носовой платок, спички, портсигар вот красивый: именной, с гравировкой… Ну-ка, ну-ка… О, „Беломор-Канал“! Надо же: все как у нас! Еще ни одной не успел выкурить… Только как-то… Здоровый какой-то – его же таскать неудобно… Или у них пачки большие, не на 25 штук папирос, а больше?»

– Валентин Сергеевич, что-то портсигар странный. У него, часом, стенки не двойные? Вскрывать не пробовали?

– А что там может быть?

– Ну, я же не знаю, до каких высот развилась здесь техника. Может, там мина: ковырнешь – она и взорвется? Вряд ли сильно, но хватит, чтобы покончить жизнь самоубийством.

– Отдай Пете, пусть посмотрит.

Когда Николай вернулся, старик изменил позу – повернул голову в его сторону.

– Так вот, Коля: я здесь не царь и не министр. Я – сказочник. Когда-то, очень давно, люди меня спросили: как жить и зачем? Надо было ответить, а я не знал что. Это была почти шутка – про Царство Небесное, куда живыми попадают хорошие дети, а после смерти все хорошие люди. Про демонов, которые живут во тьме внешней, которые прилетают на дьявольских птицах и убивают непослушных…

– Тех, кто не соблюдает маскировку, да?

– Примерно так. Одна сказка потянула за собой другую, потом третью. Только про Бога я не говорил ничего…

– Здесь у вас что, ни книг, ни притока информации извне?

– Информация? Есть, конечно, но всем ли она нужна? В школе, в институте тебя многому научили из того, что могло бы пригодиться примитивному охотнику-собирателю? Пусть даже и не для физического выживания, а просто чтобы сделать жизнь более радостной и интересной?

– Н-не знаю… Скорее наоборот. Так хоть не знаешь, чего лишился…

– Значит, понимаешь. В одной из брошенных изб нашлось несколько страниц из старинной книжки. Евангелие называется.

– И вы…

– Да. А сказочки прижились. Получили развитие в народном, так сказать, творчестве. Я уже давно перестал узнавать собственные сочинения.

– Народ кует собственную религию. Интересно было бы послушать, как это получается – без Бога?

– Может быть, он уже появился, только надо стать своим, чтобы тебе начали рассказывать. Впрочем, я думаю, что кончится все гораздо раньше и ты уже ничего не успеешь.

– Почему?

– Ты же сам мне доказывал, что мы обречены. А я это и так знаю: они уже победили!

– А вы-то почему так думаете?

– Не знаю, как в вашем мире, а нам еще в школе объясняли, что человек произошел от обезьяны. Он это сделал не очень давно и не совсем еще освоился. Есть, скажем, очень распространенная немочь – радикулит называется. Это не просто так, это плата за переход к прямохождению наших предков. А теперь представь, как чувствуют себя существа с такими врожденными дефектами, которые… Ну, ты, собственно, кое-кого уже видел. Большинство из наших балансируют на грани, преступить которую мешает только инстинкт самосохранения. И вот… с тех пор как прижилась, внедрилась в сознание сказка о Царстве Небесном, самоубийства почти прекратились. Парадокс?

– Может быть, возникло некое табу?

– Нет и нет! Если человек в детстве признан вменяемым, он всю жизнь может распоряжаться собой как захочет. Только не вредить другим. И тем не менее…

– Что ж, значит, появилась мечта, ради которой можно и потерпеть. Ради которой можно рожать детей и вообще жить!

– Вот именно. А теперь ее нет. Это страшнее, чем пулеметы, это хуже, чем напалм!

– Вы хотите сказать… Вместо ангелов за детьми прилетели демоны, и главному мифу нанесен фатальный удар?

– А как это понять по-другому? По логике нормального советского руководителя, надо было бы спрятать или уничтожить и детей, и свидетелей, а людям объявить, что они благополучно отбыли в Царство Небесное. Только здесь некому этим заниматься – все давно идет самотеком. По-видимому, комфаши скоро попытаются очистить от нас территорию, а людям незачем будет сопротивляться.