Книга Псы войны - Антон Первушин

Впрочем, официанток пришлось подождать. В ресторане отдыхала подвыпившая компания, заливавшая стресс после коллективного прыжка с парашютами, – молодёжь наперебой заказывала пиво-воды, и обслуживающий персонал едва поспевал за меняющимся вектором вкусовых предпочтений. Золотарёв, однако, полагал, что к законному мужу хозяйки аэроклуба должно быть особое отношение, но официантки почему-то считали иначе. Наконец одна из них подошла, приготовила блокнот для записи. И тут Стуколин совсем растерялся и, покраснев до корней волос, начал лопотать на смеси русского и литовского:

– Прашом… атняшкитя… дидялии… бутяли… водка… блин, дяктине… и этого… минэралини вандяни… и пожрать чего-нибудь… не видишь, у меня гость – старый друг из России приехал… понимаешь?

Официантка с каменным лицом ждала продолжения, и Стуколин снова перешёл на литовский:

– Ду… иш ушканджё… салотос… срюба там… люля-кебаб… шашлык… ду… – он показал два пальца, лишний раз подчёркивая, что заказ этот на двоих, а значит, и порций должно быть две. – И быстро, блин. Шевелитесь там.

Последнюю реплику официантка пропустила мимо ушей и гордо удалилась. Заметив вопросительный взгляд старого друга, Стуколин смущённо пояснил:

– Ангеле приспичило меня литовскому обучить. А потому есть приказ по аэроклубу: разговаривать со мной только лиетувишкай – по-литовски, понял? Чтобы я набирался практики. По-моему, полный идиотизм!

– А по-моему, очень умное решение, – не поддержал ленивого товарища Золотарёв. – Ты же всё-таки на Ангеле женился, а не на какой-нибудь Марусе из-под Брянска – изволь, значит, соответствовать. Ты лучше расскажи, как у вас дела идут? Пополнение в семье ожидается или что?

Стуколин отмахнулся:

– Пока и одной Юльки хватит. Всё равно я дочку неделями не вижу. Ангеле сдала её в ясли на полный пансион, а мне, вроде, и возразить нечего. Паксас президентом стал, так у нас теперь полный дурдом. Ангеле мечется, как белка в колесе. Министры какие-то зачастили. График полётов расписан на месяцы вперёд. А машин и пилотов не хватает…

– Хорошие хоть пилоты у Ангеле? – спросил Золотарёв.

– Они не пилоты, – со значением сказал Стуколин. – Они – «пилотасы». А пилот-ас здесь только один. И это я…

Сергей посмеялся, одобрив каламбур. Тут пришла официантка, принесла на подносе большой графин водки, минеральную воду, стопки и огуречный салат.

– Сэнкью, – поблагодарил Золотарёв.

– Ачю, – буркнул по-литовски Стуколин.

– То есть я правильно понял: ты занят по самые уши? – спросил майор у старого товарища, когда официантка отошла.

– Да как тебе сказать… – Стуколин нахмурился. – Давай лучше выпьем за встречу, а?

Возражений не последовало, и друзья выпили по рюмке, закусив салатом.

– Как хорошо когда-то было, – заметил Алексей, отдышавшись.

– Это когда «когда-то»?

– При Советском Союзе… Помню – приедешь в Прибалтику, в санаторий: все тебе улыбаются, по-русски понимают…

– Это в тебе великодержавный шовинизм расцвел махровым цветом, – пожурил друга Золотарёв, но, скорее, юмористически, чем с упрёком.

– Это ты мне говоришь? – возмутился Стуколин. – Ты?! Это же ты у нас имперец, ё-моё! Ты что должен был сказать? Всё путём, Лёха. Скоро мы на танках в Вильнюс въедем. И этих сволочей литовских заставим говорить по-русски…

– Всё путём, Лёха, – с готовностью отозвался Золотарёв. – Скоро мы на танках в Вильнюс въедем. И этих сволочей литовских заставим говорить по-русски.

– Во! Другое дело. Давай выпьем за это.

Они снова выпили. Стуколин, судя по всему, отмяк и поглядывал по сторонам уже куда более дружелюбно, чем раньше. Однако поднятая тема, по всему, была очень близка ему, жгла и требовала выхода, а потому, откинувшись на спинку кресла, он принялся жаловаться на жизнь, надеясь, что хотя бы старый друг сумеет понять и разделить его тоску:

– Вот ты говоришь, тебе завидно, что я кум королю. Молодая богатая жена. Хорошая работа. Собственный самолёт. А зачем всё это нужно, если нет уважения?

– Тебя что, Ангеле бьёт? – удивился Золотарёв.

– Ерунду говоришь. Ты прими простую вещь и в ней не сомневайся. Я люблю Ангеле. Ангеле любит меня. Никаких семейных проблем у нас нет. И не будет. То, что она Юлькой не занимается, в конце концов ерунда – потом наверстает. Я ведь тоже не из деревни приехал. Понимаю, что деловая женщина имеет право на традиции положить с прибором. Меня другое бесит.

– Что именно?

– Если б все вокруг смотрели на меня, как на отсталого русского, – ответил Стуколин, подумав, – я бы стерпел. Чего с убогих взять? Но они смотрят, как на отсталого русского инвалида. Все знают, что у меня ограничения по лётной пригодности. И все, понимаешь, своё сочувствие выражают. Будто я нуждаюсь в их сочувствии!.. Или вот самолёт. Думаешь, есть у меня «Як», так я могу летать на нём куда хочу и сколько хочу? А вот и нет. Каждый вылет пробиваю с боем. Высший пилотаж мне запрещён. Практический инструктаж – тоже. Изображаю на «показухах» советского истребителя, которого сбивают немецкие «мессеры». Вот и все мои полёты.

– А Ангеле? Неужто не понимает?

– Понимает. Но у неё свои доводы. Дескать, Юлька теперь у нас появилась. И если я накроюсь медным тазом, будет она расти без отца. Подумай, говорит, о будущем дочери…

– Разумный подход, – согласился Золотарёв.

– Ну вот, и ты туда же, – Стуколин махнул рукой и потянулся к графину.

– А сам-то ты как себя ощущаешь? Способен ещё на подвиги?

– Способен, неспособен – какая разница?

– Разница есть, – Золотарёв дождался, когда Алексей вновь наполнит стопки, потом продолжил: – Итак, способен или неспособен?

Стуколин внимательно взглянул на него, а потом наклонился и свистящим шёпотом жадно спросил:

– Что? Есть новое дело? Как в старые времена?

– Почти. Но у тебя же, вроде, семья: Ангеле, Юлька…

– Не говори ерунды. Если надо, семья перетопчется. А с Ангеле я сам объяснюсь, за это не беспокойся.

Будь Золотарёв другим человеком – более вдумчивым, ответственным, семейным – он должен был бы замолчать и больше не возвращаться к этой теме, но майор не для того пошёл на риск и приехал в Литву по поддельным документам, чтобы убраться восвояси ни с чем – ему нужен был опытный военный лётчик Стуколин, и он знал, как привлечь старого приятеля к операции, готовящейся в Биармии.

– Это хорошо, что ты готов помочь, – сказал майор. – Но учти: то, что я тебе расскажу, не должна знать ни одна живая душа.

– Само собой. Никто никогда не узнает!

Глаза у Алексея загорелись ещё больше. Наверное, он вообразил, что ему предложат участие в акции, по уровню никак не ниже той, что они провернули летом 2000 года.