Книга Зейнсвилл - Крис Сэкнуссемм

Клешня с дубинкой взметнулась, но замерла. Он прямо-таки видел, как на коже у девушки выступили мурашки. Лепесток Ликорицы попыталась опустить клешню вниз, но механизм заклинило. Зато ожила другая, ее зажимы защелкали, как кастаньеты, и вот эта клешня сдернула бандершу с ее насеста. Гидравлическая лебедка сзади погрузчика приподнялась и подвесила Лепесток Ликорицы на крюк. Когда бандерша была сорвана со своего передвижного трона и грубо поднята в воздух, ее искореженное тело показалось еще более нелепым в сравнении с совершенством Турмалин. Лебедка повернулась, и зажим схватил бандершу за культю, так что она закачалась вниз головой, и пар из заварочного чайника затуманил стекла пенсне. Ожила и поднялась клешня с дубинкой. Ее размахрившийся конец, зашелестев, пощекотал колечки в английских булавках, потом постучал по скальпу, клок в котором почти свесился в молочник с девонширскими сливками, и несколько раз повторил всю операцию сначала.

— И что ты теперь думаешь про независимость? — поинтересовался Чистотец.

— Думаю, ты мог бы обмакнуть меня как пакетик с чаем, — пробулькала Лепесток Ликорицы — ее голос так и не утратил властности. — Но для этого надо захотеть. Иначе для чего еще власть?

— Не знаю, — признался Чистотец. — Но не для того, чтобы стоять и смотреть, как страдает кто-то беспомощный.

— А если они хотят наказания? — поинтересовалась Лепесток Ликорицы, поднимая клок из молочника.

— Вставай, — велел он Турмалин. — Одевайся.

— Она этого не сделает, — отозвалась Лепесток Ликорицы. — Она моя игрушка, моя рабыня. Турмалин, — велела она, — отшлепай себя изо всех сил.

— Перестань, — приказал он, когда лебедка шевельнулась. — Не то окажешься в лимонном пае.

— Видишь, какое удовольствие? — сказала Лепесток Ликорицы, высовывая язычок лизнуть оскверненные сливки.

Чистотцу показалось, с ним вот-вот случится припадок.

— Я хочу, чтобы ты ублажила его ртом, Турмалин. Поняла меня?

— Да, мэм, — сказала, выпрямляясь и переступая через шаровары, Турмалин.

— Нет… — только и смог выдавить Чистотец, но уже сам не знал, что хочет этим сказать.

Он почувствовал, как быстрые пальцы расстегнули ему ширинку. Потом теплое дыхание.

— Что ты делаешь?!

— Демонстрирую противоречивую природу подчинения и власти. Я вишу как подбитый дюгонь, но контролирую ситуацию.

В боксе царила полная тишина, но от того лишь отчетливее слышалось странное поскрипывание в отдалении.

— Видишь, какое удовлетворение приносят подчинение и власть? — прошипела Лепесток Ликорицы.

Ожил моторчик погрузчика, устройство развернулось, раскачивая Лепесток Ликорицы. Погрузчик замер, крюк обломился, и Лепесток Ликорицы полетела в сгрудившихся байкерш, ее пенсне разбилось о стену. Затем зажимы опустились и раздавили стол, так что чай «черный порох» закапал на полированный хром, и повсюду разлетелись брызги сливок и начинки от пирога.

Глава 4 Инструкции вождя краснокожих

После того, как Чистотец отключился, у Лепестка Ликорицы и дам из «Кикапу» появился шанс привести себя в порядок и прибраться в гараже. Подхватив под мышки и за ноги, Волосатая Мэри и Валькирия отнесли его к задней стене гаража, в огромную пещеру парковки. Рыжая, которую звали Карна, подошла поговорить с Лепестком Ликорицы. Свою бандершу-обрубок она застала в одной из смотровых канав, где та курила сигару — без колпачков на культях и в огромных бифокалах взамен разбитому пенсне.

— Даже не знаю, с чего начать, — сказала Лепесток Ликорицы. — Когда я работала на федералов, то всяких чудиков с пси-способностями насмотрелась. А потом еще видела, чем наделила своих орангутангов «Витесса». Но будь я проклята…

— У тебя был оргазм, как и у всех нас, — закончила за нее Карна.

— Оргазм? — выдохнула с дымом Лепесток Ликорицы. — Да я в жизни так не кончала. Его подавленный гнев и раздвоенность словно вызвали ураган психосексуальной энергии. И он сумел спроецировать, залить — прошу прощения за каламбур — ее нам! Куда там согнутым ложкам и даже остановленным пулям. Неудивительно, что Парусия хочет прибрать его к рукам.

— Как, по-твоему, отреагирует Кокомо? — поинтересовалась Карна.

— Никак! Она с ним не встретится! И даже если встретится, она настолько погружена в собственный мир, что вообще ничего не поймет.

— Однажды она из него может вырваться, — возразила Карна.

— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурилась Лепесток Ликорицы, гася сигару в одном из своих колпачков.

Карна заметила, что под двойным подбородком на шее бандерши остался след от цепочки, на которой когда-то болтался скальп.

— Однажды она очнется и поймет, где очутилась.

— Я себя не стыжусь, — буркнула Лепесток Ликорицы. — Но Кокомо лучше вообще не знать, что он был здесь.

— И что ты собираешься делать? Мало шлема виртуальности, ты в клетку ее посадишь?

— Не надо ерничать, детка, это тебе не идет. Будь у тебя дочь…

— У меня была дочь. Или ты забыла?

Из смотровой ямы выглянула Сити-Сью.

— Нам сообщение.

Лепесток Ликорицы активировала гидравлический подъемник, который вознес их на основной уровень.

— Хочешь, чтобы я ушла? — спросила Карна.

— Нет. Однажды тебе, возможно, придется приглядывать за этим сбродом. Тебе пора привыкать к Парусии. А то поначалу пугает.

Карна запрыгнула на подъемник, и Лепесток Ликорицы подкатила к стене под неоновым Индейцем. Карне уже давно не давало покоя подозрение, что Лепесток Ликорицы это и есть Парусия Хид, что их отсутствующий главарь — лишь вымысел, к которому бандерша прибегла, чтобы сцементировать вокруг себя банду байкерш. Странным казалось уже то, что никто Парусию своими глазами не видел, а она, казалось, доподлинно знала всю подноготную «дам». Но сейчас, под Индейцем перед ней, трудно было не поверить в реальность далекой, но вездесущей подпольщицы — ведь в боксе вдруг сгустилась атмосфера беспокойства, и Вождь Кикапу на стене преобразился.

Неоновые трубки ностальгичных цветов мороженого, складывавшихся в изображение индейца, вдруг заполнились кристаллами, сам рисунок усложнился. Краски стали ярче и запульсировали беспокойным светом, пока Вождь не вышел из стены: лицо, руки, затем и все тело ожили, а потом вдруг индеец беззвучно спрыгнул на пол. Девятифутовый флуоресцентный эйдолон с широкими плечами и развевающимися боевыми перьями смотрелся гигантом рядом с Лепестком Ликорицы и Карной. Он вышагивал с преувеличенным мужским высокомерием, его краски мерцали гейгеровским эквивалентом статики, но когда он заговорил, голос оказался женским и знойным — ни дать ни взять воркование старлетки из забытого кинофильма.

— Передаешь бразды правления?