Книга Магия в крови - Илья Новак

На верхней ступени последнего, самого короткого пролета чар резко остановился, схватился за голову, пытаясь одновременно и сдержать движения рук, и умерить хаос в голове. Он тихо застонал. Как это мучительно, когда ты ни на мгновение не можешь замереть, когда тебе необходимо беспрерывно жестикулировать, когда болезненное желание двигаться постоянно одолевает тело!

Приняв важный вид — и скрипя зубами при этом — он медленно сошел по лестнице. Взгляду открылся просторный зал, занимающий половину основания пирамиды. Две стены были наклонными, третья, разделяющая Универсал напополам, — вертикальной. В ней имелась дверь, ведущая во вторую половину, а в одной из наклонных стен — треугольные, запертые двумя балками-засовами ворота. На гладком мраморном полу сидели и лежали, завернувшись в одеяла, люди. Кто-то спал, кто-то разговаривал. Возле ворот неподвижно стоял, лич-шаман. Сейчас он напоминал обычного человека, ни щупалец, ни косматой коричневой пелены вокруг тела. Дежурившие у входа воины старались не подходить близко к нему — шаман не мылся много дней, идущая от него вонь сбивала с ног. Все остальные находящиеся в зале готовы были вскочить по первому крику, если те, кто осаждает пирамиду, пойдут в наступление, впрочем, последние дни было тихо.

Увидев хозяина, Буга Тэн заспешил навстречу. Не обращая на него внимания, Атлеко нырнул в дверь и попал во второе помещение — точно такой же зал, но без ворот и, соответственно, без охраны. На середине стояла большая каменная чаша, из нее била струйка воды. У дальней стены начиналась лестница, ведущая в нижние подземные этажи.

Завал камней, преграждающий путь в архив, давно расчистили. Охранные заклинания, одно из которых приобрело вид извивающихся огненных плетей, а второе — ледяного медведя, убили с десяток рабочих.

После этого Сол обнаружил, что в архиве нет необходимого ему. В свитках и книгах имелось много всего, Атлеко провел в подвале трое суток и был на протяжении них почти счастлив, но того самого, заветного, что он ценил больше всего на свете, там не оказалось.

По мере того, как аркмастер спускался все ниже, доносящийся до его ушей стук молотков становился громче. Теперь слышался кашель, голоса, иногда — свист бичей и крики.

Буга Тэн нагнал хозяина, когда за очередной дверью открылась озаренная светом факелов пещера.

Еще увидев ее в первый раз. Сол понял: по сути дела. Универсал стоит на этой пещере и могучая гранитная плита, служащая основанием пирамиды, является ее крышей.

В центре пещеры высился очень широкий каменный столб от пола до потолка. Атлеко знал — столб полый. Скорее его следовало бы назвать не столбом, а колодцем. Цилиндр облепили люди в кандалах, с кирками, зубилами и молотками — пойманные в городе и ставшие теперь рабами. Между ними прохаживались вооруженные кривыми саблями и длинными бичами чернокожие надсмотрщики. Было здесь и несколько теплых чаров.

В самом начале Сол решил, что цилиндр, выложенный из каменных глыб, таких же ровных и тщательно отесанных, как и в стенах пирамиды, лишь упирается в пол пещеры, и приказал пробить штольню под ним. Выяснилось, что Атлеко ошибся: оказывается, в полу было круглое отверстие, совпадающее с диаметром колодца, каменная кладка тянулась дальше, все ниже и ниже, сквозь землю — на сколько? На одну лигу, пять, десять?

Колодец, как и всю пещеру, накрывала гранитная плита, фундамент, на котором была воздвигнута пирамида. Плита эта долгие века выдерживала вес Горы Мира, а о том, чтобы пробить ее, не шло и речи. Сол попробовал применить заклинание — впустую, он лишь сжег нескольких людей, да еще и громада над головой издала низкий протестующий стон и едва заметно дрогнула.

Камни были пронизаны тонкими металлическими жилами неизвестного металла, наверное, он и отразил тепловое заклинание. Оставался единственный путь — пробивать проход в колодце. Этим уже несколько дней и занималось множество рабов. Камень плохо поддавался, кирки ломались, дважды горожане пытались бунтовать, трижды Сол устраивал показательные пытки, а еще он пообещал, что тот, чья кирка или зубило первой провалится в пустоту за кладкой, станет богачом.

Атлеко взбежал по лестнице и сел на верхней ступени, оглядывая пустой зал с фонтаном. Когда к нему подошел Буга Тэн, аркмастер сказал:

— Ты слышал историю о Духе Ремесленнике?

Буга, отродясь не интересовавшийся легендами, улыбнулся и покачал головой.

— Ну так слушай. — Сол заговорил медленно, прикрыв глаза, будто припоминая прочитанное когда-то или от кого-то услышанное. — В давние времена, когда Кузнец уже создал людей из хаоса океана Абуз, но еще не выковал Мир, жил среди прочих Первых Духов тот, кого называли Ремесленником. Хотя теперь его бы скорее назвали Механиком, но тогда этого слова ни Духи, ни люди не знали. Славился Ремесленник тем, что умел делать разные предметы из металла, дерева и кожи, всякие новые вещи. И вот однажды появился у него Дух Конюх, тот, от которого в Аквадор пришло коневодство. Надобно тут сказать, что речь Духов напоминала шум речного потока, грохот горной лавины, стоны и хруст деревьев под ураганным ветром, рев бури. И, отличаясь от нашей речи в той же мере, в какой наша отлична от щебета птиц, была она неизмеримо труднее и так сложна, что если слышал ее неподготовленный, необученный человек, то немедленно лишался рассудка. Но если переложить ее на человеческий язык, изъяв всю неизмеримую сложность, глубину смыслов и богатство оттенков, то получится вот что.

«О великий собрат мой, — сказал Дух Конюх, — опечален я и давно уже хожу сам не свой. Не радует меня тишина пещер, не веселит игра света в прекрасных сталактитах, и даже когда я поднимаюсь на поверхность Створки, вид человеческого мира, просторы его земель и ширь его вод не тешат меня. Слышишь ли ты горечь в голосе моем, видишь ли печаль в глазах моих?»

«Да, слышу горечь в голосе твоем и вижу печаль в глазах твоих, — отвечал ему Дух Ремесленник. — Но не ведаю, отчего грустишь ты, собрат мой?»

«А оттого, — ответствовал Конюх, — что, как ты знаешь, более всего прочего в Раковине люблю я созданий, коих называем мы лошадьми. Но все они — суть порождения того бытия, что заполняет пространство между Створками, все они смертны. И только заведу я себе молодого скакуна, только обучу его, привыкну к нему — как он умирает. Уже сотня добрых коней сменилась, промелькнула передо мной. И чувствую я, что нет у меня больше сил расставаться с новым любимцем, но не могу прекратить заниматься тем, чем занимался, продолжаю воспитывать коней — и терять их».

«Печально то, что ты рассказываешь, — согласился Ремесленник. — Однако же чем, о собрат, я могу помочь? Скажи — все сделаю».

«А тем, — отвечал Конюх, — что создашь для меня коня бессмертного. Ведь я знаю: ты искусен и умеешь делать такое, что иному Духу и во сне не приснится, невзирая даже на то, что сны наши — это совсем не то, что сны маленьких людишек с поверхности Створки, до того они у нас четкие и явственные, что во сне иной из нас может ненароком создать новый мир».

Ремесленник стал отнекиваться, но голос его брата был так горек, а глаза так печальны, и просил он так настойчиво, что, в конце концов, согласился Дух. Велел принести десять по десять десятков мешков мелких алмазов, десять по десять десятков шагов прочной шелковой нити, десять по десять десятков звериных шкур, и еще серебра, а главное — добыть десять по десять десятков самых толстых бревен железного дерева, называемого кибар, что растет в горах далеко на севере. И когда все это ему доставили, заперся он в своей мастерской. Прошло десять по десять десятков лет — что для Первых Духов не так уж и много, хотя и не сказать чтобы совсем мало, — и за время это Ремесленник лишь трижды покидал мастерскую. В первый раз — чтобы навестить Духа Кузнеца: тот выковал для него из дерева кибар множество рычагов необычайной формы. Во второй раз — чтобы навестить Духа Кожевника: тот выдубил для него шкуры и сшил так, как попросил Ремесленник. И в третий раз — чтобы навестить Духа Плотника: с ним Ремесленник заперся на три дня и три ночи, после чего вышел, неся на одном плече завернутые в ткань деревянные детали, а на другом — огромный пергаментный свиток, где был некий чертеж, двумя Духами начертанный. После того вновь заперся, объявив перед этим, чтобы ждали его ровно через десять по десять десятков лет, день в день.