Книга Принц фальшивых героев - Владимир Брайт

Милость, которой, в отличие от вездесущего страха, нет и никогда не было не только в этом безумном измерении, но и во всех остальных мирах.

ЧАСТЬ ВТОРАЯГерои и Демоны

Глава 1

Жертвенный алтарь, скажу вам откровенно — это абсолютно не то место, где чувствуешь себя раскованно и непринужденно. Кажется, и лежать удобно, словно на королевском ложе; и настроение приподнятое благодаря доброй порции каого-то препарата, вколотого предусмотрительными жрецами; да и компания как на подбор — все вежливы, внимательны и предупредительны. И все же...

Все же временами накатывает ощущение неправильности происходящего. Причиной тому то ли мрачноватая обстановка огромного зала, освещаемого призрачным светом тысяч свечей, то ли странного вида каббалистические узоры, начертанные на стенах бурой краской, напоминающей засохшую кровь, то ли озабоченные лица прислужников, то ли...

В общем, не знаю точно, что именно так негативно влияет на настроение, но время от времени ловишь себя на смутной тревоге, от которой никак не избавиться, даже несмотря на то, что все идет своим чередом и никаких особых поводов для волнения, в общем, нет.

Не скрою, сначала было совсем плохо. Жуткий страх сковал тело, а на сознание навалилась тяжелая волна душной паники, как только я понял, что помощники жрецов несут меня, спеленатого по рукам и ногам, на жертвенный алтарь. Но затем это прошло. Добрейший настоятель сделал живительную инъекцию витаминов, попутно позволив вдохнуть аромат какого-то неземного цветка, после чего мир взорвался букетом красок, а чувства так обострились, что окружающий мир я воспринимал уже как будто не из одной точки, а сразу из нескольких. Этакое объемное изображение с нескольких камер одновременно. Это напоминало монтажную с множеством экранов, на которые смотрит режиссер, решая, с какого из них в данный момент вести трансляцию матча. Прибавьте к этому трехмерное изображение и не передаваемое словами качество звука (я слышал даже, как бьются сердца у всех присутствующих) — и вы поймете, что, значит, ощущать себя центром мироздания.

Немного огорчало только то, что куда-то запропастился мой вечный спутник, которого я называю внутренним голосом. Видимо, из-за этого смутное беспокойство омрачало мое благородное чело, но на фоне происходящих событий мирового масштаба эти мелочи практически ничего не значили.

— Ну что, ты готов? — Один из семерки Кен, уже одетый в ритуальный костюм и маску, склонился надо мной и ласково потрепал по щеке.

Я благодарно кивнул, с трудом сдержав слезу восхищения перед благодетелем, собирающимся во имя великой цели принести меня в жертву.

— Молодец! — В голосе учителя слышалось столько неподдельной гордости и радости за успехи талантливого подмастерья, что помимо моей воли счастливая слеза все же скатилась по щеке и, упав на пол, рассыпалась на невесомые бриллиантовые капли.— Потерпи немного, уже скоро.

Я еще раз благодарно кивнул и затих, внутренне готовясь к предстоящему обряду. Все мое естество трепетно стремилось навстречу таинству, но учитель велел потерпеть, и, не смея ослушаться наставника, я сжал волю в кулак, трепетно считая бесконечно долгие секунды, складывающиеся в непреодолимо громоздкие минуты, которые, в свою очередь...

Из состояния полусна-полутранса меня вывел удар гонга, возвещающий о начале церемонии. Открыв глаза, я увидел, что больше не лежу на помосте, усыпанном благоухающими цветами и всякого рода непонятными предметами[52], а сижу в кресле. Прошло еще некоторое время, и, окончательно вырвавшись из оков сна, я сделал удивительное открытие. То, что я принял за кресло, на самом деле являлось массивным, богато инкрустированным троном, стоящим на возвышении, с которого открывался прекрасный вид на весь величественный зал древнего храма. Впрочем, и без того я воспринимал происходящее с нескольких ракурсов одновременно. И даже если бы я остался лежать на жертвенном одре, то и в этом случае мог видеть происходящее с любой точки, какую выбрал бы по собственному желанию. Может быть, этот феномен объяснялся тем, что мое сознание частично уже покинуло тело. Или же мудрые учителя наделили ученика этим удивительным даром. Не знаю. Но, как бы то ни было, новый удар гонга возвестил о небывалой церемонии, и великое таинство священного обряда началось.

Хор запел торжественный гимн, под аккомпанемент которого к подножию трона подошел один из семерки посвященных магов клана Кен и, преклонив колени, начал читать с пергамента текст древней молитвы. Я прекрасно понимал каждое слово в отдельности, но, как ни напрягался, не мог собрать их воедино, чтобы уловить хотя бы общий смысл услышанного.

Свет тысяч свечей озарял своды древнего храма. Преклонивший колени священник, облаченный в ритуальные одежды, читал текст из книги судеб этого мира, торжественно и величественно звучало на бэкграунде многоголосие хора, и вся атмосфера происходящего была пронизана такой внутренней силой и глубиной, что от наплыва чувств я на время перестал дышать. В ушах звучали удары моего сердца. В такт с моим билось сердце священника, читающего слова древнего заклятия.

Он был самым главным и, наверное, поэтому обладал повышенной чувствительностью, недоступной другим. Как бы то ни было, изменение в ритме сердцебиения чтеца, явственно услышанное моим расширенным сознанием, подсказало, что на подходе какие-то неприятности.

— ...и придет озарение туда, где...

Жрец неожиданно сбился и замолчал.

Хор продолжал по инерции петь, но мне стало ясно — сейчас произойдет нечто необратимое. Нечто такое, что поставит под сомнение всю дальнейшую церемонию.

И я не ошибся. Обряд действительно прервали, причем сделали это самым наглым и бесцеремонным образом. Огромные литые ворота храма сорвало с петель, и, пролетев несколько метров, многотонные створки обрушились на толпу прислужников, превратив пару дюжин почитателей культа Кен в не слишком приятное на вид кровавое месиво.

Еще два чудовищных удара сотрясли основание храма, и вслед за обрушившейся частью стены внутрь проник огромный каменный голем. Голова жреца, читавшего текст древнего заклинания, медленно повернулась в сторону кровавой драмы, разворачивающейся в противоположном конце зала. Я прекрасно видел, что в глубине его глаз нет ни страха, ни удивления, ни злости — они были пусты и холодны, как дуло пистолета, приставленного к виску жертвы. В этих удивительно бездушных глазах читалось только одно слово — «смерть». Ибо тот, кто осквернил своим присутствием стены древнего храма Кен, умрет. В этом не было сомнений ни у меня, ни у других участников на церемонии.

Рука посвященного просто указала на огромного каменного исполина — и несокрушимый монстр мгновенно рассыпался в прах. Это было настолько просто и красиво, что я опять чуть было не заплакал от восторга[53].