Книга Мальтийская головоломка - Наталья Александрова

– А я – Полина…

– Очень приятно. Полиночка. Как вы узнали об этой мастерской?

– Мне дала ваш адрес Вера Валентиновна Дроздова из банка «АСБ», – честно призналась Полина.

Она придерживалась того мнения, что говорить правду удобнее: меньше шансов запутаться. Однако на сей раз ее честность не была вознаграждена.

Марфа запыхтела, как закипающий чайник, покраснела и выпалила:

– Некоторые люди совершенно лишены совести! Просто ни на грош порядочности!

– В чем дело? – испуганно спросила Полина. – Я вас чем-то обидела?

– Нет, я не о вас, Полина! – Хозяйка с трудом успокоилась, взяла себя в руки. – Я о Дроздовой!

– Вот как? А мне она показалась очень приличной, воспитанной женщиной…

– Именно показалась! – фыркнула Марфа. – Что она и умеет, так это казаться! Мне она сначала тоже показалась такой. Пустила мне пыль в глаза, заболтала, уверила, что поможет продать несколько картин Аркадия Глебовича… А вы ведь видите, я живу довольно трудно и для поддержания мастерской, почти музея великолепного художника, мне катастрофически не хватает средств. Короче, я согласилась, подписала договор с банком, передала им для выставки большое количество поздних работ, а в результате… – Женщина театральным жестом развела руками, прикрыла глаза и тяжело вздохнула.

– Что – в результате? – спросила Полина, поскольку подобного вопроса от нее явно ждали.

– Ничего! – трагическим голосом сообщила Марфа. – Они не продали ни одной картины!

– Жаль, – сочувственно проговорила Полина. – Но, может, действительно не нашлось покупателей…

– Не нашлось… – как эхо, повторила Марфа. – Почему-то Васючевского почти все продали. И я знаю, почему! Его жена, эта змея подколодная, эта наглая, льстивая, жадная стерва…

Полине совсем неинтересно было слушать про неизвестного ей Васючевского, а уж тем более про его жену, кем бы та ни была. Она встала из-за стола и подошла к картинам. Марфа обиженно замолчала и нервно пила чай, прихлебывая с шумом, как будто насос втягивал воду.

– Скажите, – решилась Полина и указала на картины, – кто эта женщина на портретах? Вы ее знали?

– Какая женщина? – Марфа нехотя подошла к Полине. – Тут много женских портретов… Какую конкретно женщину вы имеете в виду? Вон ту в красном или летний этюд, картина называется «На террасе»? Или вот эту – «После грозы»?

Полина едва не открыла рот от удивления, поскольку на всех трех картинах художнику позировала одна модель – та самая, удивительно похожая на нее. Здесь, в мастерской, смеющаяся, с распущенными волосами, в чем-то ярко-красном, или где-то на даче – солнечные пятна лежат на дощатом полу террасы, девушка в ярком открытом сарафане утомленно вытянулась в шезлонге, а в окно заглядывает ветка цветущей яблони, или та же девушка в одной сорочке, грациозно изогнувшись, выжимает мокрые волосы, а рядом на плетеном стуле комом валяется тот же сарафан.

– Аркадию Глебовичу позировало множество натурщиц! – вещала Марфа. – Его все любили, позировать считали за честь и работали буквально даром!

«Или все врет, или она слепа, как крот, если не замечает очевидного, – подумала Полина. – Скорей всего, второе. Но даже неплохо, что она не увидит, до чего же я похожа на женщину с портретов».

Неожиданно кто-то дико заколотил в дверь, с лестницы донеслись голоса. Как видно, пришедшие были не новички и сразу долбили в створку ногами.

– Это уж точно из комиссии, – обреченно вздохнула Марфа и устремилась к входу по длинному коридору.

Полина еще раз обошла комнату. Зачем она пришла сюда? Что может тут найти? Если муж, которого по привычке хотелось называть Ильей, желал, чтобы она побывала в мастерской, он должен был подать ей какой-то знак.

Полина прислушалась. Дверь открылась, и теперь в прихожей раздавались крики – очевидно, Марфа твердо отстаивала свои права. Полина достала со дна сумки холщовый мешочек и высыпала его содержимое на стол. Железное узкое колечко явно не подходит, запонку и зеленый брелок она уже использовала, часы не внушают никакой мысли. А вот кусок гипса непонятной формы, старый, пожелтевший, крошится… В мастерской вполне может быть гипс. Да вот же на буфете стоят две женские головы! Одна с печально опущенными уголками губ, другая веселая. Хотя как раз ей-то радоваться не с чего, потому что она безносая…

Полина поднесла к глазам кусок гипса. Да это же нос! Нос той самой головы с буфета! Значит, она на правильном пути?

Полина осторожно выглянула в коридор и прислушалась.

– Не имеете права! – надрывалась Марфа. – Я буду жаловаться в Комитет по культуре! В Комиссию по творческому наследию! В ЮНЕСКО, наконец!

Полина поняла, что наследие художника Летунова в надежных руках и у нее есть время проверить свою догадку. Подвинув к буфету тяжелую табуретку, она вскарабкалась на нее и едва сумела дотянуться до гипсовых голов. Нос подошел идеально. Полина пристроила его, чтобы не падал, и обвела взглядом комнату. Ничего нового не бросилось в глаза, все то же самое. Она провела рукой по пыльной крышке буфета и обнаружила за ней торчащий угол картины. Вымазавшись пылью, сломав два ногтя, она вытащила картину, натянутую на подрамник.

На поясном портрете была та же женщина, ее мать, Полина была в этом почти уверена. Немного располневшая, с пухлыми губами, удивительно спокойная, вся какая-то умиротворенная. Она тихо сидела в кресле, сложив руки на животе. Художник и не пытался скрыть его размеры, напротив, он хотел привлечь внимание зрителя к положению женщины. Она смотрела чуть в сторону, задумавшись о чем-то радостном, губы едва тронула улыбка. Художник сделал такой фон, что казалось, будто от женщины разливается по картине золотистый свет. Не было ничего внизу, только подпись.

Полина перевернула картину и увидела наспех нацарапанные каракули жирным карандашом. Было написано – «Кто там?», и дальше дата – «Май, 1982 год».

«Кто там? – повторила про себя вопрос Полина. – Да ведь там, у мамы в животе, я! Конечно же, ведь я родилась в июне, год тоже совпадает…»

Судя по тому, с какой любовью художник изобразил ее мать, их связывали какие-то отношения – родственные или дружеские. Как узнать, кем они были друг для друга? И как в эту ситуацию вписывается ее родной отец Сергей Серегин? Он-то где был в то время, когда мама ждала ребенка?

Полина снова и снова вглядывалась в картину, как будто ждала ответа от женщины на портрете. Обычное кресло, слева за ним виден край окна и угол книжного шкафа. Портрет написан не в мастерской, здесь нет такого места. Молодая женщина до боли напрягла глаза, стараясь рассмотреть корешки книг на полке. Одинаковые коричневые тома, золотистая неразборчивая надпись… М-да, картина все-таки не фотография. Но угол комнаты казался удивительно знакомым. Где она видела точно такое же окно полукруглой формы и рядом с ним простой книжный шкаф?

Господи… Полина едва не рассмеялась вслух от радости. Да это же комната Киры Яковлевны! Ну конечно. Как же она сразу не узнала книжный шкаф, а в нем – коричневые томики сочинений Льва Толстого? Только его произведения старушка способна перечитывать много раз. И разумеется, Кира Яковлевна должна быть в курсе знакомства мамы с художником, истории их взаимоотношений. Мама говорила, что ближе ее у них с Полиной никого нет.