Книга Тебе держать ответ - Юлия Остапенко

Эд спустился на два этажа. Был поздний вечер, большинство дворян отдыхало в Нижнем городе, и никто не встретился Эду по дороге. У последнего лестничного пролёта он снова остановился и привалился к стене, прислонив пылающий висок к голому камню. И в этот миг на него навалился страх — весь страх, который он должен был испытывать в последние часы. У Эда Эфрина был договор со страхом: страх ждал, пока всё останется позади, и только тогда являлся, в единый миг изливая на него всю свою звериную мощь. Эду показалось, что его сейчас вырвет, он с силой зажал рот ладонью и стоял так с минуту, пока спазм не прошёл. Потом расправил плечи и с усилием поднял голову. Ничего. Так уже было. Так было три года назад, в тот день, когда он встретил конунга, и так было множество раз до того дня — гораздо чаще, чем могли бы вообразить те, кто его знал… Эд принял этот страх, пережил его и отбросил прочь — до следующего раза.

Потом он выпрямился, глубоко вздохнул и продолжил свой путь.

4

На третьей неделе летнего праздника Эоху Лизабет из клана Фосиган обвенчалась с Сальдо Бристансоном. Это знаменательное событие, объединившее два великих клана, отмечалось радостно и широко — бесчисленные септы Фосиганов и Бристансонов, а заодно торговцы, актёры и зеваки со всего Бертана съехались в Сотелсхейм, чтобы поприветствовать молодожёнов и выпить дармового эля. Людей было больше, чем мог вместить город, — тысячи, и всю неделю, пока шли празднования, все ворота оставались открыты день и ночь, и нескончаемый человеческий поток втекал и вытекал из него, бурля энергией и жизнью. Сотелсхейм пестрел жёлто-зелёным — ленты, стяги, зелёные побеги и жёлтые цветы украшали каждый дом, каждое копьё и каждую телегу, кони встряхивали гривами, увитыми жёлто-зелёными шнурами, и каждая горожанка, от зажиточной торговки до поденщицы, старалась щегольнуть жёлтым цветком в волосах или вышивкой на корсаже. В эти дни никому не возбранялось носить цвета Фосиганов — в эти дни Фосиганами были все. И осознание этого переполняло и душило счастьем каждого, кто никогда не был и не будет за стеной, отделявшей Верхний Сотелсхейм от Нижнего.

Как и все церемонии, в которых участвуют члены верховного клана, бракосочетание проводилось в главном святилище Гилас, что раскинулось ниже по склону с восточной стороны замка. К церемонии допускались лишь Фосиганы и Бристансоны со своими септами, но среди них было немало высокопоставленных бардов и сплетников, потому уже к закату дня песня о трогательном величии венчания облетела весь Сотелсхейм. Разумеется, придворные поэты Фосиганов были выше того, чтобы зарабатывать своими песнями выпивку в Нижнем городе, и картина передавалась из уст в уста с некоторыми искажениями, но суть была уловлена верно. Все знали, что невеста была прекрасна и загадочна в зелёном бархате, благо шифоновая вуаль деликатно скрывала её изрытое оспинами лицо и выражение на нём, когда к ней подвели её жениха. Идти сам он не мог — воспаление от раны, полученной в недавней дуэли, перекинулось на уцелевший глаз, и юный Бристансон почти ослеп, потому передвигаться мог только с посторонней помощью. Леди Лизабет, если верить придворным бардам, с бесконечной нежностью глядела на лицо своего жениха, до сих пор обвязанное бинтами так, что были видны только ноздри, заплывшая щёлка единственного глаза и разрубленные губы. И мелодичный голос её, говорили, даже не дрогнул, когда она клялась ему в вечной любви, послушании и верности, и рука её в шёлковой перчатке спокойно лежала в его руке, когда молодой и красивый Глен Иллентри произносил за жениха слова брачной клятвы. Тот не мог сделать этого, так как вместе с языком лишился и дара членораздельной речи, поэтому только кивал после каждой фразы Иллентри, подтверждая, что будет любить и беречь свою жену вечно и вечно заботиться о ней, хотя сейчас, глядя на него, трудно было понять, как этот калека способен позаботиться хоть о ком-то, включая самого себя.

Потом были пир и бал, на котором жених и невеста не танцевали, зато гости напивались, устраивали пьяные драки и шумно провозглашали здравицы молодым. Эд побыл немного в этом балагане для приличия, а потом удрал в Нижний город, оставив Магдалену представлять их семейство на торжестве. Он вышел из зала, не чувствуя ни смущения, ни стыда — только радость от свободы и предвкушение настоящего праздника. В Нижнем городе гуляли так, что отголоски музыки и криков долетали до замковой стены. Туда он и отправился ещё до того, как село солнце, но слухи и песни о свадьбе опередили его.

Эд поспешил, чтобы догнать их. В конце концов, он был первым среди тех, кто создал этот день.

Конунгова Площадь была до отказа забита людьми, но настоящее столпотворение собралось в её южном углу. Ближайшие проулки перегородили телегами, чтобы народ не слишком напирал, но люди всё равно лезли на головы друг другу, силясь разглядеть небольшой пятачок свободного пространства, занятый повозкой скоморохов и помостом, на котором стоял высоченный, как каланча, и огненно-рыжий чтец в клетчатом трико, громко и пафосно выкрикивавший текст. Само представление разворачивалось на площади перед помостом, в плотном кольце восторженно голосящих людей, и, судя по обилию зрителей, являло собой нечто выдающееся.

— Куда ж, говорит, ударить тебя мне гоже, не знаю и маюсь. По харе, по рылу, по роже? Выбор разнообразен!

Вовсю орудуя локтями, Эд кое-как пробрался в середину толпы. Со всех сторон торчали лохматые головы, остроконечные колпаки мужиков и квадратные шляпки женщин, и за всем этим пёстрым дурновкусием разглядеть что-либо было проблематично. Эд с силой опёрся руками на плечи двух стоящих перед ним мужчин и вытянулся, пытаясь заглянуть поверх чужих голов. И когда ему это наконец удалось, он замер, а потом расхохотался.

Перед помостом, резвые и прыткие, словно бойцовские петухи, скакали два карлика, рьяно изображая поединок. Один карлик был черноволос и одет в серое, другой — в слепяще-белом трико и с невероятного вида соломенным париком на голове. Жёлтые пряди торчали надо лбом во все стороны, а сзади были завязаны в лохматую косу. Уже за одно это комедианты могли оказаться в тюрьме — намёк на героя представления становился уж совсем прозрачным. Второй персонаж был не столь узнаваем, но, признав героя белого карлика, все сразу признали и героя чёрного. Уродцы воинственно наскакивали друг на друга, особенно старался чёрный; гулкий стук палок, изображавших мечи, будто отбивал такт дрянным стишкам чтеца.

— Лучше всего, конечно, по заду тебе наподдать, только ведь зад не для того потребен, а чтобы его е…ть! — рассудительно изрёк чтец, и толпа громыхнула хохотом. Смех Эда слился с ним.

Уличные комедианты разыгрывали его вчерашнюю дуэль с Сальдо Бристансоном. Причём довольно близко к тексту. Ох уж этот Рико Кирдвиг и его длинный язык…

Белый карлик подскочил на месте, крутанулся волчком — казалось, сейчас он не устоит на ногах и рухнет наземь. Оба карлика остановились, удивлённо глядя друг на друга. А потом белый перехватил палку обеими руками и со всей дури врезал чёрному по голове. Тот рухнул, точно подкошенный, и толпа взвыла от восторга, разразившись овациями. Могучий и по-прежнему исполненный торжественного трагизма голос чтеца перекрыл шум: