Книга История с привидениями - Питер Страуб

— Не пойду.

— Ну что ж, тогда оставайтесь.

То, что произошло потом, не было обычным блудом, схваткой в постели. Фактически она и вовремя любви оставалась такой же пассивной. Да, она стонала от наслаждения, сперва во время минета, потом извиваясь подо мной в нижней позиции; она повисала на моей шее, обхватывала ногами мою спину; но даже в эти моменты она оставалась отчужденной. «Я люблю тебя», — прошептала она, сжимая мои волосы, однако ее руки были такими же нежными, как ее голос. Разгадав одну ее загадку, я нашел другую внутри нее. Я имел дело с десятком женщин, которые были лучше в постели, чем Альма Моубли, но никто из них не одаривал меня такой тонкостью чувств, таким богатством оттенков. Я словно заглядывал в приоткрытую дверь и видел совсем другую жизнь, другой опыт.

Я впервые понял, почему женщины сходили с ума от Дона Жуана.

И я знал, что она преподнесла мне тщательно отредактированную версию своего прошлого. Я был уверен, что она крайне неразборчива в своих связях, и видел в этом причину и ее дружбы с Х.Х.Х, и ее внезапного отъезда из Чикаго.

Конечно, я хотел раскрыть эту дверь и разгадать все ее тайны, и всегда иметь эту красоту и тонкость рядом с собой. В суфийской легенде слон влюбился в светляка и воображал, что тот светит только для него; а когда светляк улетел, слон был уверен, что в свете его фонарика запечатлелся его, слоновий, образ.

Глава 3

Можно сказать, что любовь сразила меня наповал. Я не мог больше писать, имея перед глазами живую загадку Альмы, я не хотел разгадывать загадки выдуманных персонажей.

Неотвязно думая об Альме, я пользовался любой возможностью побыть с нею; в течение десяти дней я проводил с ней все время, кроме занятий. На моем диване громоздились нечитанные студенческие работы, а на столе — книги и статьи о Готорне. Наша сексуальная лихорадка в те дни была невообразимой. Мы занимались любовью в аудиториях, в незапертом офисе, где, кроме меня, работали другие преподаватели; однажды я вошел за ней в женский туалет и овладел ею сзади, когда она наклонилась над раковиной. Одна студентка на семинаре спросила, как я могу определить мужчину. «Как существо сексуальное и несовершенное», — не задумываясь, брякнул я.

Я сказал, что проводил с ней почти все время. Исключением были два вечера, когда она говорила, что уезжает к тете в Сан-Франциско. Она назвала ее имя — Флоренс де Пейсер, — но я все равно терзался сомнениями. Однако возвращалась она такая же, как и уезжала, — я не видел никаких следов встречи с другим любовником.

Или с Х.Х.Х., чего я боялся еще больше. Она окружила миссис де Пейсер таким множеством деталей, вроде йоркширского терьера Чуки и служанки по имени Росита, что мои подозрения улеглись. Нельзя вернуться со встречи с зомби из Х.Х.Х, и рассказывать про терьера Чуки.

На самом деле меня, скорее, беспокоили не гипотетические соперники, а одна фраза, сказанная ею в первый вечер. «Ты принят», — сказала она. Я сперва подумал, что она имеет в виду наше окружение — китайские вазы, картину Писсарро и бухарский ковер.

— Тогда и ты принята, — ответил я.

— Может, и я, но не только, — и она прижала палец к моим губам.

Через день или два я забыл об этих словах.

Конечно, я забросил и большую часть работы. Я влюбился, как никогда прежде; похоже было, что я всю жизнь бегал от любви, отделываясь шуточками, и только Альма поставила меня с ней лицом к лицу. Все мои подозрения по ее поводу сгорали в пламени чувств. Если в ней и было того, что я не знал, мне не было до этого никакого дела.

Я уверен, что она первой заговорила о браке. Это были фразы типа: «Когда мы поженимся, мы будем много ездить» или «Какой дом ты хочешь, когда мы поженимся?» Мы не задерживались на этой теме — я был слишком счастлив.

— Да, ты действительно принят, — снова сказала она как-то.

— Может, познакомишь меня со своей тетей?

— Если мы поженимся в будущем году, — сказала она вместо ответа, — давай проведем лето в Греции. У меня там есть друзья, у которых можно остановиться. Мой отец жил на Поросе.

Через пару дней она заговорила о том, что после Пороса мы поживем месяц в Испании.

— А как же Вирджиния Вулф?

— Из меня все равно вышла неважная студентка.

Конечно, я не думал всерьез, что мы будем путешествовать месяцами, но мне хотелось в это верить.

Когда до моей лекции о Стивене Крэйне осталось совсем немного, я вдруг понял, что совершенно не готовился, и сказал Альме, что должен провести пару вечеров в библиотеке:

— Все равно лекция будет ужасная. Мне плевать, что Либерман не продлит мой контракт — мы ведь все равно собираемся бросить Беркли, — но я хочу хоть немного оправдаться перед ним.

Альма сказала, что она все равно собирается в гости к миссис де Пейсер дня на три.

На следующий день мы обнялись на прощание, и она уехала. Я пошел в свою квартиру, где за предыдущий месяц провел очень мало времени, собрал свои заметки и пошел с ними в библиотеку.

Там я в первый раз после лекции увидел Хелен Кайон. Она не видела меня, поглощенная разговором с моим коллегой Рексом Лесли. Заметив меня, она положила руку ему на плечо. Я улыбнулся и мысленно пожелал им счастья.

Этот вечер и следующий я работал над лекцией, но я не мог ничего сказать о Стивене Крэйне, он не интересовал меня; поверх страниц я видел лицо Альмы с блестящими глазами и маняще приоткрытым ртом.

На второй вечер я вышел из дома перекусить и увидел ее возле бара под названием «Последний риф», куда я не заходил, — он был известен, как оплот местных «голубых» и наркоманов. Я замер: почему-то меня сразу охватил страх. Она была не одна, и хотя мужчина рядом с ней, очевидно, вышел из бара (он держал в руке стакан пива), он не был похож на «голубого». Он был высоким, бритоголовым, в темных очках, очень бледный. Хотя он был одет по-человечески (в кожаную куртку на голое тело), он напоминал зверя, голодного волка в человеческой шкуре. На тротуаре у его ног сидел мальчик лет восьми, босой, изможденного вида. Они трое выглядели очень странно, беседуя в полутьме возле бара. Альма, казалось, была среди них своей, и это впечатление не нарушала даже ее природная грация. Они были похожи на какую-то жуткую семью. Я отошел, подумав, что если этот тип заметит меня, мне несдобровать.

Этот человек-волк мне о чем-то напомнил. Скоро я понял: Х.Х.Х.

Скоро он рывком поднял мальчика с тротуара, кивнул Альме и сел в машину, стоявшую рядом, так и держа свой стакан с пивом. Мальчик залез на заднее сиденье. Машина тронулась.

Тем же вечером я позвонил ей. Она оказалась дома.

— Я видел тебя пару часов назад. Я думал, ты еще в Сан-Франциско.

— Мне стало скучно, и я вернулась раньше. Не звонила тебе, чтобы не отрывать от работы. Дон, бедный! Ты, наверное, вообразил невесть что!