Книга Романтик - Николай Прокудин

Это действует, но только минут на пять. Главное, чтоб он не упал и не отказался идти. Тогда «кранты», его не бросишь, сил тащить нет — нагонят быстро. Финалом будет короткая перестрелка, и придется себя любимого подорвать гранатой. А не хочется. Прямо жутко не хочется.

— Юрик, милый, давай скачками, быстрее! Пошел на хрен с подскоком. Жить не хочешь что ли?

Умоляющие глаза на грязном лице говорили, что хочет, но почти не может хотеть жить. Больше всего бесили эти хлюпающие сапоги, в которых он был как мальчик-с-пальчик и кот в сапогах одновременно.

Пули внезапно зарылись в каменистый склон совсем рядом. Вот это уже совсем плохо. Это уже полный абздец. Как они быстро бегут, гады. Видимо, налегке.

Но эта «духовская» очередь придала силы и сержанту, и мне. Минут пятнадцать мы неслись как метеоры, с хрипом, с клекотом рваного дыхания в горле, слюна пересохла в запекшейся глотке. Сердце бешено рвалось из груди. Молотом бьет пульс в висках, ноги как чугунные, но бежать необходимо. Проклятый ствол! Бросить нельзя: пулемет без него — кусок железа, а запасного ствола в горах нет.

Не останавливаясь, разворачиваюсь и пячусь. Даю очередь вдоль склона из автомата, зажатого прикладом под мышкой, не прицельно, но пусть «духи» сильно не спешат.

До меня долетел вопль дикой радости Юревича.

— Наши! Вижу наших! Скорее, товарищ лейтенант!

Два бойца сидели и ждали нас на склоне, который резко переходил в обрыв к горной речушке.

Это был Дубино, земляк моего сержанта-недотепы, и Сайд с пулеметом ПК.

Рота нашла брод и перебиралась через реку.

АГС, поставленный на вершине с другой стороны каньона, издал несколько хлопающих звуков. Ротный нас прикрывал, это уже хорошо, просто отлично. Живем!

Вот почему рота пропала из виду, они были в ущелье, и я их не видел.

Дубино набросился на Юревича.

— Ну, ты, уе… к, не позорься, сопли в кулак и вперед! Урода! Почему ствол у лейтенанта?! — И бац! — затрещина.

Что он мог сказать? В ответ — только плачущее хмыканье. Дубино — сержант поопытнее. Воюет на полгода больше чем я, бывал в переделках, и это успокаивает. Вместе уже выберемся.

— Сайд! Прикрывай наш спуск. Три-четыре очереди, с перерывами, и затем догоняй. Пять минут на все. Не задерживайся. Юревич быстро вниз. Мне уже гораздо легче дышать и командовать.

— Товарищ замполит, отдайте ствол — я понесу, — приходит мне на помощь Дубино.

— Васька! Сколько раз говорить, не замполит, а товарищ лейтенант!

— Да какая разница.

— Большая! К тебе же как к сержанту обращаются, а не как к командиру отделения.

— Ну и что, пусть хочь как обратятся, главное, чтоб я понял.

— Так положено по уставу. Ты же к ротному «ротный» не обращаешься?

— Нет, он в лоб даст.

— Вот видишь. Придется и мне тебе двинуть, может, поймешь.

— Да ладно, я запомнил.

— Не ладно, а так точно! Ты не Дубино, а дубина.

— Ну, так точно.

— Да не ну, а так точно.

— Ну, что вы прикапываетесь, а, товарищ замполит?

— Эй, Дубино, ты и есть дубина! Ну, какой ты, к черту, сержант!

— А я и не просился. Поставили, вот я и сержант, а вообще я пулеметчик, учебку не заканчивал, на сержанта не напрашивался.

— Отставить разговорчики, сержант.

— Ладно, отставить — так отставить, товарищ замполит.

— Дубино!

— Да что, Дубино! Дубино!

— Ничего, пошел вон! Бери ствол и пулей вниз за своим земляком.

— Товарищ замполит, — подал голос пулеметчик, — мене стрелять? Тьфу, еще один чудила! Этого таджика из глухого таджикского кишлака воспитывать уже не хотелось, да и силы кончились.

— Стреляй! И тоже пулей вниз.

Довольный, с хитрой улыбкой Сайд-пулеметчик выпустил очередь в сторону «духов», не целясь.

— Чего не целишься?

— А куда, я ныкого нэ выжу!

— Ладно. Стреляй и не залеживайся, спускайся.

Мы с Дубино догнали Юревича уже в речушке. На том берегу он, виновато глядя на нас, зашмыгал носом.

— Васька! Отдай ствол, дальше я сам понесу.

— На, уе… ще, сам чуть не пропал и замполита чуть не погубил.

— Ну, не пропал же, не погубил же. — И довольный жизнью он зашлепал по берегу со стволом на плече.

На пригорке копошились несколько солдат, и цепочка вытягивалась вверх по склону. Это были в основном молодые солдаты, только пришедшие в роту, слабые, обессилевшие, мечтавшие упасть и никуда ничего не тащить. Пушечное мясо, люди, пока мало готовые к войне.

— Эй вы, трупы, вперед, — зарычал Дубино.

Мы вдвоем принялись подгонять наверх весь этот балласт роты. На берегу с пулеметом залег Зибоев (еще один брат-мусульманин).

Пулемет ПК на оставленном нами склоне строчить прекратил, Сайд быстро-быстро спускался.

Времени в обрез, скорей нужно уходить. В этой суетящейся толпе вдруг произошло какое-то замешательство. Идущий в цепочке солдат с гортанным криком рухнул на камни. Моментально к нему подскочил санинструктор Степан. Лежащий солдат закатил глаза, протяжно и жалобно застонал. Впалые щеки приобрели землистый цвет, из горла вырывались лишь хрипы. Вдруг он громко застонал:

— Ооойй! О-о! О-о-о!

— Грузин, сволочь, не умирай! — заорал медик.

— Чмо болотное, открой глаза! — рявкнул Дубино.

— Дыши, дыши, гад! — принялся хлопать солдата по щекам я.

Дубино, я и санитар тщетно пытались привести его в чувство. Остальные сели вдоль склона, испуганно и затравленно глядели на упавшего Тетрадзе.

— Колесо! — крикнул я ближайшему. — Бегом за водой!

Степан вколол лежащему промодол, вылил на лицо и в рот флягу воды. Мы с трудом сняли с головы раскаленную каску, стащили вещевой мешок, станок от «Утеса», бронежилет, расстегнули гимнастерку. Колесников принес в каске воды, плеснул ее на голову и грудь. Потом принес еще раз. Грузин открыл глаза, увидел наши злые рожи и тут же снова закрыл глаза.

— Ооо-о-о!

— Ну, хватит, чучело, стонать! Вставай давай, вставай, не умрешь! — Меня уже бесили эти стоны.

Пулеметчик спустился с гребня склона и залег на нашем берегу реки, надо срочно уносить ноги.

— Дубино! Этих всех наверх, а я — к пулеметам!

Юревич со стволом резво полез по склону, чтоб не досталось снаряжение от Тетрадзе. Всем остальным Дубино распихал станок от «Утеса», бронежилет, мешок, мины от миномета, сам взял автомат.