Книга «Шторм» начать раньше… - Николай Иванов

Еще для живых, но с учетом неизбежных потерь, прикажут одному из деревообрабатывающих заводов Туркестанского военного округа вместо солдатских табуреток и кушеток для караульных помещений делать гробы. Штат: плотники, жестянщик, два водителя. Определили: в комплект «продукции» должны входить гроб, цинк, ящик для перевозки, опилки, две новые простыни.

Вначале погибших вывозили в Ташкент — первый рейс сделал на Ан-12 подполковник Войтов Александр Миронович. Прикрыли парней сеткой для крепежа грузов, не стали плотно закрывать рампу, чтобы было в грузовом отсеке холоднее, и — из Баграма в Союз. А здесь уже шла своя арифметика: если самолету, развозившему погибших, предстояло сделать более 10–12 посадок, то в рейс уходило два экипажа: один летал по югу страны, второй — по северным областям. На Дальний Восток отправляли рейсовыми самолетами, и служба военных сообщений выписывала квитанцию на груз «200». Однако уже через несколько недель стала употребляться другая фраза — «черный тюльпан». Оказывается, было в Ташкенте похоронное бюро с таким названием, и кто-то, отлетающий в Афган, перенес его на «пункты сбора и отправки тел погибшего личного состава» — так официально именовались морги. В Афгане их было четыре: в Шинданде, Баграме, Кабуле и Кундузе. Затем название перенесли на самолеты, да так и осталось.

А деревообрабатывающий завод гнал свою «продукцию» до ноября 1988 года. Видимо, в это время было принято окончательное решение на вывод войск, и «нестандартное подразделение» гробовщиков, не предусмотренное, кстати, ни в одном уставе и наставлении, расформировали. После 15 февраля 1989 года, дня вывода ОКСВ, на складе готовой продукции останется около пятисот «изделий», которые, кстати, не очень долго лежали без спроса — авария под Уфой потребовала сразу около четырехсот гробов.

И самое невероятное в этой истории с «черным тюльпаном» (кстати, на Байконуре, где встречается этот цветок, его, как очень редкий, дарят самым любимым женщинам) то, что завод по изготовлению гробов все эти годы находился в пятистах метрах от «пересылки» — места, где предварительно собирали солдат и офицеров перед отправкой в Афганистан. Вот такое соседство… Сейчас завод занялся изготовлением своей довоенной продукции, а на «пересылке» останавливаются команды, сопровождающие воинские грузы.

Есть возможность и смысл привести подсчет потерь ограниченного контингента в период с 25 декабря 1979 года по 15 февраля 1989 года по годам.

1979 год — 86 человек, в том числе 10 офицеров. Боевые потери составили соответственно 70 и 9.

1980 год — 1484, в том числе 199 офицеров. Боевые потери: 1229 и 170.

1981 год — 1298, в том числе 189 офицеров. Боевые потери: 1033 и 155.

1982 год — 1948, в том числе 238 офицеров. Боевые потери: 1623 и 215.

1983 год — 1446, в том числе 210 офицеров. Боевые потери: 1057 и 179.

1984 год — 2343, в том числе 305 офицеров. Боевые потери: 2060 и 285.

1985 год — 1868, в том числе 273 офицера. Боевые потери: 1552 и 240.

1986 год — 1333, в том числе 216 офицеров. Боевые потери: 1068 и 198.

1987 год — 1215, в том числе 212 офицеров. Боевые потери: 1004 и 189.

1988 год — 759, в том числе 117 офицеров. Боевые потери: 639 и 106.

1989 год — 53, в том числе 10 офицеров. Боевые потери: 46 и 9.

В процентном отношении потери выглядят так: 0,8–0,9 процента погибших от общего числа ОКСВ, или 2,5 процента от числа участвовавших в боевых действиях. То есть воюющая 40-я армия теряла в день четыре человека. Американцы назовут это «неплохим» результатом для советского военного командования. Но это статистика.

А тогда, 17 марта 1979 года, тело майора Бизюкова Николая Яковлевича вывезут на машине в Кушку, а оттуда уже направят в Красноярский край, Партизанский район, село Вершино-Рыбное. Кладбище села Вершино-Рыбное…

Глава 14

«НЕ ЦЕЛУЙ ПОЛУ ХАЛАТА». — У БЕСФАМИЛЬНОГО, КОНЕЧНО, ФАМИЛИЯ ЕСТЬ. — ПЛАН С КИТАЙСКИМ ВАРИАНТОМ. — «АЛЛАХ АКБАР». — «ДОЛОЖИТЕ О ПЕРВЫХ ПОГИБШИХ».

10 марта 1978 года. Герат.

Хоть и не позволил полковнику Катичеву его рост увидеть из Герата Кушку, но оглядеться вокруг себя возможность дал.

Первое, что увидел в дивизии, — гауптвахта. Посреди плаца, прямо на солнцепеке, была натянута небольшая палатка, в которой на корточках сидел провинившийся солдат. Не зная, правильно он поступает или нет, но Катичев тут же приказал убрать «позор Апрельской революции».

Подействовало, убрали. Вроде бы даже зауважали. Восток вообще-то всегда уважал силу и решительность.

Вторым делом наметил себе добиться расположения дивизионного муллы. Опять же, не зная, что нарушает, а что нет, но начал преподносить ему подарки — о, как любят на Востоке внимание к себе! Более того, просил благословлять любое начинание — от строительства новой казармы до митинга. Шел и на хитрости — иной раз специально опаздывал на общие построения, чтобы потом на трибуне, при всей дивизии, здороваться и обниматься с муллой. А Восток чутко различает, когда с муллой целуются, а когда прикладываются к поле его халата.

Словом, стал в конце концов на проповедях мулла внушать солдатам:

«Шурави Катичев пришел к нам с добром. Слушайтесь мушавера.[16]Если же кто вздумает выстрелить в него, то знайте, что волей Аллаха пуля вернется и убьет того, кто ее выпустил».

А параллельно шла боевая учеба. И не просто беготня целый день по методу «сопка наша — сопка ваша». Горелов из Кабула приказал начать подготовку горных батальонов, требовал проводить ночные занятия, чего никогда раньше не было. Оборудовали стрельбище, и хотя вместо тросов и лебедок мишени таскали сарбозы,[17]все равно это уже были движущиеся мишени.

Налаживали и быт. Катичев уговорил губернатора и комдива срубить деревья вокруг городка и сделать нары, и впервые за службу солдаты перестали спать на голом, вымощенном булыжниками полу. Прекратились, по крайней мере при советниках, зуботычины и мордобой. Нашлись простыни, одеяла, которыми все эти годы, оказывается, исправно снабжалась дивизия в полном объеме.

Повеселели и сами советники, когда стали приезжать к ним жены. К марту единственным, кто пока маялся в одиночестве, в гарнизоне остался лишь советник зампотеха майор Бизюков Николай Яковлевич. Дружелюбный, открытый, прекрасный баянист, любитель компании, о своих семейных делах, однако, не распространялся, и никто особо не знал, почему к нему не спешит его Арина. И только по долгу службы, уже как начальнику, Катичеву удалось выяснить, что жена Николая Яковлевича — сирота, из детдома, а в анкетах, заполняемых при выезде за границу, требовалось подробно написать и о родителях, А что ей, например, можно было написать об отце, если он давно умер? Но анкета требовала в этом случае указать и место захоронения. На эти поиски и потратил последний свой отпуск Бизюков, разыскав-таки нужное кладбище с крестом, где указывалась фамилия отца Арины. Генштаб принял эта сведения и дал разрешение на оформление документов. Сдала Арина квартиру на Дальнем Востоке, распродала вещи, прилетела в Москву для оформления бумаг и вот-вот должна была уже появиться в Герате. Так что скоро должен был заиграть на баяне веселые мелодии и Бизюков.