Книга Мера отчаяния - Донна Леон

Она повернулась к столу, нажала кнопку на системном блоке, и Брунетти поразился мысли, что привык считать компьютер ни много ни мало как продолжением ума синьорины Элеттры. Он улыбнулся и вышел из кабинета, предоставив ей заниматься делом и размышляя, не ведет ли он себя как сексист и не унижает ли ее каким-либо образом, воспринимая как часть компьютера. Уже на лестнице он громко рассмеялся, подумав о том, до чего доводит человека жизнь с фанатиком, счастливый от сознания, что ему все равно.

Когда он добрался до своего кабинета, у дверей стоял Вьянелло.

— Входите, сержант. В чем дело?

— Я по поводу Яковантуоно, комиссар. Тревизская полиция навела справки.

— Насчет чего? — поинтересовался Брунетти и знаком указал своему подчиненному на стул.

— Насчет его друзей.

— И жены? — спросил Брунетти, понимавший, что только эти новости могли привести сюда Вьянелло.

Сержант кивнул:

— Похоже, что женщина, позвонившая нам — ее, между прочим, до сих пор не нашли, — говорила правду, комиссар.

Комиссар слушал, не произнося ни слова.

— Одна синьора из соседнего дома сказала, что Яковантуоно частенько поколачивал жену, и однажды та даже оказалась в больнице.

— Точно?

— Да, — подтвердил Вьянелло. — Она якобы упала в ванной — так она объяснила врачам. — Обоим было известно, что многие женщины пользуются подобным эвфемизмом.

— Время смерти уточнили?

— Сосед обнаружил ее на лестнице без двадцати двенадцать. — И, словно отвечая на незаданный вопрос комиссара, добавил: — Нет, никто не знает, как долго она там пролежала.

— Кто все это выяснил?

— Тот человек, с которым мы разговаривали, когда ездили туда в первый раз, — Негри. Я рассказал ему насчет телефонного звонка и сообщил, что, по нашему мнению, звонок был инсценирован. А он сказал, что уже успел побеседовать с соседями.

— И что он узнал?

Вьянелло пожал плечами:

— Никто не видел, как Яковантуоно уходил с работы. Никто точно не знает, в котором часу он пришел домой.

Со времени последней встречи с pizzaiolo на Брунетти навалилось множество неприятностей, однако он по-прежнему отчетливо помнил его лицо, темные от горя глаза.

— Тут мы ничего поделать не можем, — сказал он наконец.

— Я знаю, — ответил Вьянелло. — Просто подумал, что вы захотите быть в курсе.

Брунетти кивнул с благодарностью, и Вьянелло отправился в комнату для младшего офицерского состава.

Через полчаса в дверь к комиссару постучала синьорина Элеттра. Она вошла, держа в правой руке несколько листков бумаги.

— Это то, что я думаю? — спросил он.

Она кивнула:

— За последние шесть лет было совершено три подобных убийства. Два из них заказала мафия, по крайней мере, так это выглядит. — Она приблизилась к столу Брунетти, положила перед ним рядом два первых листа и указала на имена. — Одно случилось в Палермо, другое — в Реджо Калабрия.

Брунетти прочел имена и даты. Одного убитого нашли на пляже, второго — в собственной машине. Обоих задушили каким-то тонким жгутом, вероятно, проводом в пластиковой обмотке: на шее жертв не нашли никаких нитей или волокон ткани.

Она положила третий листок рядом с предыдущими двумя. Давиде Надруцци убили год назад в Падуе, в преступлении обвинили уличного торговца, марокканца. Однако последний скрылся, прежде чем его успели арестовать. Брунетти углубился в чтение подробностей: похоже, на Надруцци напали со спины и задушили прежде, чем он успел среагировать. Описание совпадало со схемами предыдущих двух преступлений. И убийства Митри.

— А марокканец?

— Исчез бесследно.

— Надруцци… Где я мог слышать это имя? — спросил Брунетти.

Синьорина Элеттра выложила перед комиссаром последний лист бумаги.

— Наркотики, вооруженные ограбления, грабежи, изнасилования, связи с мафией и подозрения в шантаже, — прочла она список обвинений, выдвигавшихся против Надруцци на протяжении его короткой жизни. — Можно себе представить, что за друзья должны быть у такого человека! Неудивительно, что марокканец исчез.

Брунетти быстро просмотрел страницу до конца:

— Если он вообще существовал.

— Что?

— Взгляните сюда, — сказал он, указывая на одно из имен в списке. Два года назад Надруцци подрался с Руджеро Палмьери, предполагаемым членом одной из самых жестоких преступных группировок в Северной Италии. В результате Палмьери оказался в больнице, но обвинений выдвигать не стал. Брунетти достаточно хорошо знал подобных людей, а потому понимал, что дело должно было уладиться в частном порядке.

— Палмьери? — спросила синьорина Элеттра. — Мне это имя незнакомо.

— Тем лучше. Здесь он никогда не работал — если, конечно, в данном случае уместно слово «работа». И слава богу!

— Вы его знаете?

— Я однажды видел его, много лет назад. Это опасный, очень опасный человек.

— Он мог такое сделать? — поинтересовалась синьорина Элеттра, постучав пальцем по остальным двум документам.

— Это его работа — убивать людей, — ответил Брунетти.

— Тогда зачем было Надруцци лезть с ним в драку?

Брунетти покачал головой.

— Понятия не имею. — Он еще раз перечел три коротких отчета и встал из-за стола. — Давайте попробуем найти что-нибудь об этом Палмьери, — сказал он, и они вместе спустились к ней в кабинет.

К несчастью, обнаружить удалось немного. Палмьери год назад подался в бега, после того как его опознали в качестве одного из троих преступников, совершивших нападение на бронированный автомобиль. Грабители ранили охранников, но им так и не удалось завладеть деньгами, которые везли в фургоне, а там было больше восьми миллиардов лир.

Брунетти понимал, что полиция не особенно утруждалась, разыскивая Палмьери: ведь никого не убили, ничего не украли. Теперь же речь шла об убийстве.

Брунетти поблагодарил синьорину Элеттру и отправился в кабинет Вьянелло. Сержант склонился над грудой бумаг, подперев голову руками. В комнате больше никого не было, и комиссар некоторое время молча наблюдал за ним. Когда Брунетти шагнул к столу, Вьянелло поднял голову.

— Думаю, мне потребуется кое-какая помощь, — сказал Брунетти без предисловий.

— От кого?

— От ребят из Падуи.

— Хороших или плохих?

— И тех и других. А скольких мы знаем?

Быть может, это «мы» и польстило Вьянелло, но он ничем не выдал своего удовольствия. Подумал и ответил:

— Ну, четверо знакомых, пожалуй, найдется. В сумме, так сказать. О чем их спрашивать?