Книга Возвращение тамплиеров - Джузеппе Д'Агата

— Но боя ведь не было, — сказал Джакомо, побелев от волнения.

— На самом деле они умерли два дня спустя, во время других операций. И вот что еще представляет определенный интерес. Все они были из отряда «Фольксштурм», все пятнадцати-шестнадцатилетние подростки, выходцы из знатных семей. Это тебе ни о чем не говорит?

— Нет. Не сейчас во всяком случае.

В глазах Гельмута читалась твердая решимость.

— Дорогой Джакомо, я не сдался. Слово «Ливония», встречающееся в нашей задаче, навело меня на одну догадку. Оно осветило мне путь, по которому я хотел бы пройти вместе с тобой и понять, куда он ведет. Сегодня мне сообщили один адрес. Если хочешь, мы отправимся по нему прямо завтра.

— Готов ехать хоть сейчас.

«Мерседес» приехал в Альтону — пригород Гамбурга — и оставил Гельмута и Джакомо возле частной клиники, расположенной в старом, запущенном здании. Лифт поднял их на третий этаж, а как пройти в нужную палату, они узнали у медсестры, занятой вязанием.

Лотар Винкель, восьмидесятилетний старик, ожидал их в кровати. Это был коренастый, почти лысый человек. Две подушки лишь слегка смягчали непрестанную дрожь в теле — очевидный признак болезни Паркинсона. В глазах старика читались обеспокоенность и недоверие. Тонкий, жалобный голос странно контрастировал с тучным телом.

— Я согласился встретиться с вами при условии, что разговор будет недолгим. Мне в мои годы нельзя утомляться.

Преамбула была краткой. Впрочем, почва была уже подготовлена посредником, которого послал Гельмут. Джакомо представили как студента, изучающего духовно-рыцарские ордена, которые сохранились до наших дней. Внимание Винкеля, однако, обратилось на Гельмута.

— А вы, доктор Вайзе, значит, руководите знаменитым научным центром в Штутгарте?

— Да, маэстро.

— Гельмут Вайзе… — как бы про себя повторил старик, довольный титулом, с которым к нему обратились. Он улыбнулся: — А знаете, дорогой Вайзе, как только вы вошли, я сказал себе: бог мой, я же его знаю.

— Возможно, мы как-то встречались.

— Нет, я имею в виду тридцатые годы. Вы тогда еще не родились.

— Но как раз этот период нас больше всего интересует, маэстро.

Дрожание головы и рук усилилось — типичный для болезни Паркинсона симптом. Он означал, что волнение больного возросло.

— Что вы хотите знать?

— В тридцать шестом году вы решили основать, вернее воссоздать, Ливонский орден.

— Это наследник ордена меченосцев, который был основан в Риге в тысяча двести четвертом году и став в тысяча двести тридцать седьмом году ливонской ветвью, вошел в состав Тевтонского ордена, — уточнил Винкель и, видя, что посетитель никак не реагирует, решил продолжать: — Как вам известно, в начале двадцатых годов Веймарская республика решила упразднить все ордена. Среди существовавших в то время был и орден Тевтонских рыцарей, правда их оставалось совсем немного. И он тоже был распущен.

— Дальше, маэстро.

Старик смотрел в другую сторону — за окно, где виднелись деревья небольшого сада.

— В тридцать шестом году я жил здесь, то есть, я хочу сказать, в моем родном Гамбурге. Мне было двадцать семь, и я очень увлекался тогда разными средневековыми историями и легендами. Я переживал настоящее счастье, узнавая про приключения тех героев, полумонахов-полувоинов, что сражались повсюду во имя Христа — и в Святой земле, и в Европе.

— Значит, так вам пришла мысль создать орден, — сказал Гельмут, слегка улыбаясь, а под конец рассмеявшись. — Фантастическая идея, если учесть, что вы ведь были простого происхождения и торговали тканями.

Старик растерялся, не зная, что ответить. И решил следовать примеру Гельмута, но обратился при этом к Джакомо:

— Вы ведь не станете об этом писать, не так ли?

— Даю слово, господин Винкель.

— Тем более что это совершенно никому не интересно. — Старика вроде бы заразило хорошее настроение Гельмута. — Я был членом партии, и партия одобрила мое намерение. Отделу пропаганды, которым руководил Геббельс, моя идея пришлась по вкусу. С другой стороны, папская миссия тоже не возражала. Она в то время вообще мало возражала.

Гельмут не переставал веселиться. Или, во всяком случае, создавалось такое впечатление.

— И тогда новорожденный орден сразу же принялся преследовать евреев.

— Чего же вы хотите, дорогой мой, мы должны были отомстить предавшим Христа.

— Сколько… рыцарей было в ордене?

— О, я никогда не забуду, как меня посвящали в сан магистра. Дело было в Берлине, тогдашней нашей резиденции, в особняке недалеко от старой имперской канцелярии. Дома у меня до сих пор хранятся черная туника и белая мантия. На ярко-красной подушке мне поднесли меч, символ моей власти. Казалось, он весь светится… — Взбодренный воспоминаниями, старик приподнялся на постели, но потом вдруг сделался серьезным и вновь откинулся на подушки. — Их было много, но они мне не нравились. Не нравились мне эти люди, сплошь грубияны и пьяницы. Я, Великий магистр, оказался во главе шайки ловких и беззастенчивых проходимцев. Кое-кто даже побывал в тюрьме за обычную уголовщину. — В глазах его сверкнула гордая искра. — Дела шли так себе, но в тридцать девятом году я решил начать все с чистого листа. Я поговорил об этом со своим другом Линкманом, которого назначил знаменосцем ордена, а он был, между прочим, штурмбанфюрером СС. Мой план вызвал у него одобрение. То был далеко идущий проект, в полном соответствии с грандиозными идеями, которые тогда вынашивались в Третьем рейхе. Прежде всего с планами политической и военной экспансии на восток, как раз на земли бывшей Ливонии.

— И что же вы задумали? — спросил Джакомо.

— Открыть школу для детей и подростков из аристократических семей. Речь шла о воспитании настоящих арийских рыцарей, достойных принадлежать к Ливонскому ордену.

— И удалось?

— Конечно. Я открыл школу в Берлине и сам руководил ею.

— Потом была война, но ваша школа не закрывалась, — заметил Гельмут.

— Зачем вспоминать те дурные годы? — посетовал старик.

— Мужайтесь, маэстро, мы хотим знать, что было дальше с орденом и как сложились судьбы ваших молодых рыцарей.

— Они назывались кадетами, и все стали героями.

— Сколько кадетов было в вашей школе в сорок четвертом?

— Тридцать́—тридцать пять. Им было лет по пятнадцать, шестнадцать.

— Как же они стали героями?

— Э-э, я все прекрасно помню. — Он закрыл глаза, отдаваясь воспоминаниям. — В октябре сорок четвертого Линкман вызвал меня в свой кабинет в штабе СС и сообщил, что наша армия готовится к контрнаступлению, которое станет решающим для исхода войны.

— Речь шла о плане «Зимний туман», не так ли?