Книга Черная башня - Луи Байяр

— Что ж, — разложив вещи по полкам в шкафу, я нарушаю молчание, — так, пожалуй, сойдет.

— Здесь водятся скорпионы? — спрашивает он.

— Скорпионы… здесь? Насколько мне известно, нет.

— Тогда мне тут понравится.

Устроившись на краю кровати, он в задумчивости бьет пару раз кулаком по матрасу.

— А где вы спите, Эктор?

Впервые он обращается ко мне по имени.

— Наверху. В мансарде.

— А, понятно. Пора ложиться?

— Вы можете спать, когда пожелаете. На этот счет у нас нет правил.

— Ясно. — Он робко улыбается. — Тогда, Эктор, вы должны знать, что я никогда не ложусь, если со мной не посидят. Это очень легко, пожалуйста, поверьте мне. Вам не обязательно что-то говорить. Если уж на то пошло, лучше, если вы будете молчать. И, пожалуйста, не надо мне читать, потому что от этого я начинаю вертеться. Все, что нужно, — это посидеть рядом, и я сразу усну.

Мне даже в голову не приходит возражать. Моя рука уже придвигает кресло.

— А месье Тепак тоже сидел с вами? — спрашиваю я.

— Ну, конечно. Иногда Агата, но у нее кости скрипят, а кость ведь не попросишь замолчать, а если попросишь, то это все равно не поможет.

— Пожалуй, вы правы.

— Но вы же еще молодой, — весело замечает он. — Вы-то наверняка не скрипите.

— Нет. — Стараясь не издать ни звука, я опускаюсь в кресло. — Я постараюсь не скрипеть.

Некоторое время мы сидим, молча глядя друг на друга.

— Может, вы приготовитесь ко сну… — начинаю я.

— О! — Он оглядывает свой костюм, ранее принадлежавший убитому. — Вы правы. Ну-ка…

Он неумелым рывком пытается снять сапог. Еще рывок — опять неудачный, — и он мгновенно приходит в полную растерянность. Теперь, когда я вспоминаю эту сцену, то больше всего поражаюсь отсутствию всяких колебаний с моей стороны. Дело в том, что я бросаюсь к нему. С совершенно конкретной целью — опуститься перед ним на колени и стянуть эти несчастные сапоги. Но меня останавливает надтреснутое тремоло. Оно исходит от дверей.

— Вот вы где! — восклицает Папаша Время.

Он вовсе не похож на человека, собирающегося ложиться спать. Напротив, одет как для прогулки. Даже жеваный галстук и старый сюртук выглядят так, словно знают — перед ними открываются новые возможности.

— Я подумал, вы пожелаете пойти со мной, — говорит он. — Я отправляюсь в Булонский лес.

— Профессор, но ведь сейчас… поздно.

— Я знаю. Но дело в том, что я только что вспомнил местонахождение архива.

— Архива…

— Того самого, которым вы интересовались! В нем материалы, связанные с вашим батюшкой. О том времени, когда он лечил сами знаете кого, сами знаете где. О, добрый вечер! — приветствует он Шарля, внезапно попавшего в поле его зрения. — Право, я такой невоспитанный. Не желаете ли прогуляться, месье?

Глава 26 В КОТОРОЙ ПРОИСХОДИТ ЭКСГУМАЦИЯ

— Кого-то хороните?

Мы стоим на углу улицы Ульм и улицы Посте, и кучер, с высоты козел, подозрительно косится на Папашу Время — последний же при разговоре то и дело, точно ягненка, поглаживает лопату.

— Что вы! — заверяет он. — Мы все в отличной форме. Хотя, что касается меня, уверенности, конечно, нет. Не будете ли вы столь любезны отвезти нас в Булонский лес? Мы станем вашими вечно преданными вассалами.

— Толку от них, от вассалов, — хмыкает возница. — Вот вознаграждение придется в самый раз.

Опешив от такого неожиданного заявления, Папаша Время медленно оборачивается ко мне.

— Послушайте, мой мальчик, у вас…

Я не успеваю ничего придумать в ответ, как в разговор встревает Шарль:

— Ну конечно! Тот человек, от него еще так сильно пахнет, отсыпал ему целую кучу золотых.

Ничего не остается, как извлечь из кошелька один из этих золотых и вложить его в заскорузлую мозолистую ладонь кучера. Тщательнейшим образом изучив монету, тот прячет ее в бездонные глубины своих штанов, откуда, подобно отдаленному бою колоколов, доносится прощальное позвякивание.

— Что ж, господа, — довольно заключает он. — За такие деньги можно и десяток похоронить.

Весна на кладбище разгулялась. Вот-вот настанет полночь, и в радостный многоголосый хор сливаются разнообразные звуки жизни. В эту музыку вносят свою лепту все: коноплянки, воробьи… одинокая бабочка цвета молодого сыра… а пуще прочих любовники, в спешке раскидывающие одежду — чу! полетели ботинки, следом жилетка и шелковый чулок. Из малинника доносятся стоны и шорохи, а тем временем мы, под предводительством Папаши Время, продвигаемся от городской стены к Лак-Инферье.

Метров триста не дойдя до парка Багатель, Папаша внезапно останавливается. Принюхивается, осматривается.

— Знаете ли вы, господа, как выглядит липа?

— Tilia cordata, — сердито сверкнув глазами, уточняет Шарль.

— О боже! Я вижу, что встретил собрата — последователя Линнея! Достойный друг, будьте любезны, объясните Эктору, что нам следует искать.

— Липы цветут до самого июня. Но мне всегда казалось, что их запах правильнее всего называть апрельским. Вообразите, Эктор, жабу, ее жизнь. Сиди себе день-деньской в сене, ни о чем не заботься. Вот на это похож запах липы. Кроме того, в коре липы легко заметить отверстия, их проделывают гусеницы бабочки Chrysoclista linneella. Если хотите, я их вам нарисую…

— Прошу вас, — я прерываю его жестом, — я знаю, как выглядят липы. Но ведь здесь их сотни. Какую именно нам следует искать, месье?

— О! — Челюсть Папаши стремительно падает, потом опять захлопывается. — Странный вопрос! Разумеется, ту, которая помечена крестом.

Теперь мы движемся медленно сужающимися кругами. Папаша Время с фонарем — впереди, вспугивает ярким светом мелкую живность с деревьев. Впервые с начала прогулки я обращаю внимание на холод. Свистит пронизывающий восточный ветер. Наконец одним особенно сильным порывом у Папаши выбивает из руки фонарь. Светильник гаснет, тени растворяются… и с неба потоком льется лунный свет.

Полнолуние. Я и это заметил только сейчас.

Папаша Время извлекает из кармана серные спички и зажигает одну о ближайшее дерево. Я инстинктивно осматриваюсь, ищу взглядом Шарля… и обнаруживаю его в десяти метрах от себя, возле липы. Он медленно обводит пальцем большой вытянутый крест.

Давнишняя рана от ножа, вырезавшего этот знак, покрыта столькими слоями древесной «кожи», что я мог бы сотню раз пройти мимо и не заметить ничего необычного. Но знак там.