Книга Фараон - Карин Эссекс

Аммоний покачал головой.

— Невзгоды уже к пятидесяти годам превратили его в старика! А ты глянь на меня! Мне шестьдесят два, и я до сих пор чувствую себя, словно девятнадцатилетний мальчишка. Причем во всех отношениях, дорогая! — Чмокнув широкими губами, Аммоний поцеловал царевича в голову. — Но что случилось, Клеопатра? Ты выглядишь обеспокоенной. Неужто тебя задела похвальба старика, радующегося своей мужской силе?

— Нет, друг мой. Я просто подумала, что в следующем году Цезарю исполнится столько же, сколько было отцу, когда он умер. Он не прислушивается к моим предостережениям, потому что он намного старше меня и воображает, что знает о власти все. Он вздумал, будто может победить своих врагов при помощи доброты и снисходительности!

— Милосердный человек редко оказывается победителем, — заметил Аммоний. — Враги подобны змеям: многие считают, что научились управляться с ними, но змеи всегда остаются ядовитыми.

— Но он мнит себя непобедимым!

— Он мудр, Клеопатра. Тебе все-таки следует хоть немного верить в человека, который завоевал половину мира и прожил достаточно долго, чтобы насладиться своей победой.

— Это он тоже говорит. Но мне все равно не по себе. К несчастью, будущее моего сына и нашего царства зависит от того, насколько он прав в своих суждениях.

Экипаж у Аммония был просторный — со стенами, обитыми тканью, с мягкими подушками на сиденьях, с парчовыми занавесками, которые можно было открывать для проветривания. В отличие от множества других экипажей, у этого балдахин был светлым, так что жар солнечных лучей не проникал под полог. Экипаж должен был подъехать к вратам Рима, а там преобразиться в носилки, в которых их хозяин собирался отправиться посмотреть на новый Форум Юлия.

Юлий Цезарь, которому до смерти надоел транспорт, заполонявший город днем и ночью, издал закон, запрещающий колесным экипажам появляться на узких, кишащих народом улицах Рима — кроме повозок, вывозящих мусор и подвозящих товары в лавки и на рынки. Новый Форум Цезаря, названный в его честь, тоже был построен для того, чтобы разгрузить задыхающиеся римские улицы и дороги.

Цезарь прислал на виллу письмо, прося Клеопатру встретиться с ним сегодня в назначенный час. Он сказал, что пришлет за ней отряд, но Клеопатра предпочла довериться своему верному родичу и другу. Аммоний обычно вращался в гуще событий, присматриваясь и прислушиваясь к общественным и частным делам римлян, дабы иметь возможность сообщать своей царице обо всех новостях. Поскольку он был вхож к богатейшим жителям города, он с выгодой сбывал им египетские товары, которые Клеопатра, а до нее — ее отец позволяли Аммонию вывозить из страны без налогов.

Экипаж был настолько роскошен, что пассажиры могли спокойно предаваться беседе, не боясь попортить себе зубы, — даже когда они начали спускаться по Яникульскому холму и повозка, подпрыгивая, покатила по сельской дороге, мощенной большими камнями, что напоминали слоновьи ногти. Хотя под полог и проникал топот копыт — совсем рядом ехали конные телохранители, — Аммоний с Клеопатрой могли беседовать, не переходя на крик. Обычно же если кому-то из пассажиров хотелось поговорить со своими спутниками, то даже за время небольшой поездки он успевал охрипнуть.

Клеопатра избегала беседы об Архимеде, деловом партнере, доверенном лице и племяннике Аммония. И все же чувствовала повисшее в воздухе напряжение. Клеопатра была уверена, что Аммонию известны все подробности их романа, хоть это происходило тогда, когда она находилась на другом краю света, в изгнании. Архимед сообщил, что собирается искать утешение после ее измены в Риме, у Аммония, чей жизнерадостный дух должен излечить его разбитое сердце и исцелить уязвленную гордость.

— Что касается Архимеда, я уверена, что тебе известны обстоятельства, при которых он ушел с моей службы, — сказала наконец Клеопатра, ринувшись со своим вопросом словно в омут головой и не успев сообразить, каких эмоций ей будут стоить известия об Архимеде. Она готова была к тому, что Аммоний выскажет ей точку зрения ее бывшего любовника, расскажет о том, какую боль она ему причинила, — ему, человеку, который с радостью умер бы за нее.

Аммоний взял изящную руку царицы в свои лапищи.

— Клеопатра, ну что ты могла поделать? Ты сделала выбор в пользу своего царства, вот потому-то ты — великая царица. И опять же скажу тебе: твой отец, пребывающий ныне с богами, воспевает твое имя и радуется, что столь мудро выбрал его для тебя. «Клеопатра» — «слава отца». Была ли в вашем роду другая Клеопатра, столь верно и столь блестяще несущая свое имя?

— Я понимаю свои побуждения и не жалею о сделанном. Но я спросила тебя о моем кузене. С ним все в порядке?

— В порядке? — Аммоний выпустил ладонь царицы и в раздражении воздел тучные ручищи к небесам. — Нет, он — умирающий от любви, скулящий щенок! В его тридцать Архимеда еще не отвергала ни одна женщина. И уж тем более не выбрасывала из своего сердца. Естественно, он уязвлен. Но он поправится. Мне ужасно надоело, что он тут слонялся без дела, и я отослал его в Грецию, зализывать раны. Я велел ему, чтобы он возвращался обратно мужчиной!

— Я очень сильно ранила его, и без объяснения причин. Пожалуйста, не будь к нему суров.

— Он верит, что царевич — его сын.

Охватившее Клеопатру сочувствие сменилось страхом.

— Ему не следует так говорить!

— Он сказал об этом только мне. Он понимает, что к чему. Но теперь, когда я увидел длинное лицо и римский нос маленького Цезаря, я скажу Архимеду, что все это — его фантазии.

— Я люблю моего кузена, но, если я услышу, что он прилюдно ставит под сомнение отцовство Цезаря, я вынуждена буду принять против него меры. Так ему и передай.

— Клеопатра, ты — царица и стоишь над всеми мужчинами. Но не забывай, что это естественно для мужчины — желать продолжить себя в потомках. Архимед никогда не сделает ничего такого, что могло бы повредить тебе.

— Все, что подвергает опасности будущность моего сына и его связь с отцом, причиняет мне вред.

Неужели Аммоний не понимает, насколько хрупки и запутанны узы, связывающие ее с Цезарем, — политический союз, скрепленный ее сокровищами, географическим расположением Египта и маленьким мальчиком, который еще не научился выговаривать свое имя? Все ее замыслы висят на волоске чувств, испытываемых Цезарем к той маленькой копии его самого, которую она произвела на свет.

— Есть ли шанс, что Цезарь объявит ребенка своим?

— Он уже сделал это — в приватной обстановке, для своего ближайшего окружения. Публичное объявление будет сделано после принятия соответствующего закона. До тех пор это было бы неуместно. Ты ведь это понимаешь, не так ли?

Аммоний дернул за цепочку, давая вознице знак остановиться.

— Мочевой пузырь старика так же нетерпелив, как член юнца, — проговорил он, извиняясь, и выбрался из экипажа, дабы решить назревшую проблему.

Они все еще находились на западном берегу реки, южнее Рима и его гигантских стен. Отсюда уже был виден Тибрский остров, чья треугольная каменная набережная была устремлена в сторону путников, словно нос плывущей речной баржи. Аммоний закончил свои дела, после чего пригласил царицу размяться перед поездкой по городу.