Книга Тринадцатая ночь - Алан Гордон

Он укоризненно покачал головой.

— А вот я не стал бы так рисковать, герр Октавий. Вы хотите, чтобы я помог в ваших поисках?

— Нет. Наши частые встречи могут вызвать ненужные подозрения. С Клавдием разумнее встретиться только мне. Увидимся с тобой завтра утром.

— Как пожелаете. Кстати, поздравляю вас с Новым годом.

— И тебя также, братец шут, — ответил я, пожав ему руку.

Бобо выскользнул через черный ход, а я спустился в людный зал таверны.

— Счастливого Нового года, синьор Октавий, — закричал при виде меня Александр. — Чем мы можем освежить ваше пересохшее горло в столь замечательный день?

— Счастливого Нового года, мой щедрый хозяин. Графин холодной воды и немного хлеба с сыром, если вы так любезны.

На его лице промелькнуло удивление, смешанное с разочарованием, но я твердо решил придерживаться моего зарока. По крайней мере, во время первой трапезы.

После вчерашнего вечера я еще слегка витал в облаках. Появилось первое твердое доказательство. Нет больше туманных подозрений. Шутки кончились, началась серьезная игра. Интересно, каким будет следующий ход? И кто его сделает?

Солнце быстро продвигалось на запад, когда резвый Зевс доставил меня к северо-западным воротам.

— Синьор Клавдий не проходил здесь? — спросил я стражника.

— Нет, сударь.

— Ну, если он появится, передайте ему, пусть присоединяется ко мне на прогулке. Я должен дать этому животному порезвиться на воле.

— Передам, сударь.

Я выехал из города. После снегопада дорога пока оставалась почти не затоптанной. И неудивительно: в это время года народ обычно посиживает возле уютных очагов, а не шляется по дорогам. Приходившие в церковь селяне обычно пользовались другими, северными воротами.

Я слегка сжал ногами бока Зевса, чтобы взбодрить его, и вскоре он уже несся во весь опор, взлетев по склону так, словно на вершине его ждала жаждущая любви кобылица. Мне все-таки удалось перевести его на рысь прежде, чем мы проскочили границы владений Орсино и оказались в Каподистрии.

Дорога отклонилась от береговых скал к лесу. В этих приморских землях росли в основном лавры и каменные дубы, зеленеющие даже сейчас. Я направил Зевса влево, к скалистому выступу, что подступал к морю за лачугой Гектора. Его нигде не было видно, хотя, глянув вниз, я увидел, как тонкий дымок вяло поднимается над его хлипким, собранным из плавника жилищем.

Излюбленная обзорная площадка Орсино находилась на вершине утеса. За ней, примерно в пятнадцати метрах, темнела роща, где за низкорослым, но густым кустарником поднимались раскидистые алеппские сосны. Отличное укрытие для любого мало-мальски приличного убийцы. Я привязал Зевса к самому крепкому на вид дереву и осторожно подошел к краю утеса.

Великолепная перспектива. Отсюда Орсино мог видеть все ближайшие острова до самого горизонта. Отсюда он и его предки следили за приближением грабителей: отрядов норманнов, ловких сарацин и — самых коварных среди всех — венецианских купцов, стремившихся прибрать к рукам всю торговлю на Адриатике.

Оглянувшись назад, я заметил в некотором отдалении высокий гребень горы, обрывающийся только там, где река пробила себе путь среди скал. На вершине находилась сторожевая башня, и там постоянно несли службу стражники, наблюдая как за сушей, так и за морем. Тоби когда-то хвастался, что оттуда он видел даже границы соседних владений, но я очень сомневался в его зоркости.

Солнце уже клонилось к закату, становясь по мере приближения к краю мира все более оранжевым и массивным. За всю мою бытность в Орсино я ни разу не встречал на этих скалах закат солнца. В это время люди обычно ужинают, а шуты зарабатывают себе на пропитание или умирают от голода. Чертову пропасть лет наблюдая за зрителями из-под намалеванных ресниц, я прятался за двойной маской грима и слов. Редко выпадали мне вот такие моменты уединения, открывающие во всей красе сотворенный Господом мир с плещущими внизу волнами и шелестящим в роще за спиной ветром.

— Эй, шут, — послышалось мне в этом шелесте.

Я рассмеялся. Ах, Тео, твоя жалость к самому себе вновь начала разговаривать с тобой. Достав флягу, я откупорил ее и поднес к губам, но тут же фыркнул, почувствовав вкус воды. Я вновь посмеялся над собой, и мне показалось, что ветер поддержал мой смех.

Но то был не ветер. Где-то за моей спиной в роще смеялся человек, и мне сразу вспомнилось, что я прибыл сюда потому, что одного человека убил некто прятавшийся в этой роще. Я стоял совершенно открыто именно там, где стоял герцог.

— Клавдий? — осторожно позвал я.

Усилившийся смех показался мне вдруг ужасно похожим на зловещий хохот из моего ночного кошмара. Я вздрогнул и нервно оглянулся в поисках укрытия. Слева, метрах в семи от меня, лежал большой валун. Я шагнул к нему, и тут что-то просвистело мимо моего уха и спикировало вниз, на берег.

— Не суетись, шут, — сказал голос из моего прошлого. — Я хочу посмотреть, как время обработало тебя.

Из своего опыта я знал, что на перезарядку арбалета требуется не менее четырех секунд. Я успел скрыться за валуном между третьей и четвертой секундами: сделал кувырок и, сгруппировавшись, перекатился за каменную громаду. Спустя мгновение что-то лязгнуло по камню.

— Ну надо же, как досадно, — посетовал голос. — Первый раз я промахнулся из-за ветра, а второй — потому что тебе вдруг вздумалось скакать зайцем.

— Кто ты? — крикнул я. — Почему ты пытаешься убить меня?

— Неужели ты не знаешь?

— Я знаю, что ты заигрываешь с адским пламенем, используя это оружие.

— Да что ты говоришь? И почему же? Прошу, объясни!

— Арбалеты запрещены церковью. Выброси его, пока еще не слишком поздно.

Смех, в котором прозвучало искреннее удивление, эхом разнесся между деревьями. Спрятавшись за обломком скалы, обеспечившим мне временную защиту, я оказался слишком далеко от деревьев, чтобы отважиться на второй бросок. Надеясь, что враг выйдет из укрытия, я взял кинжал в правую руку, а нож — в левую, прикидывая, смогу ли нанести удар, прежде чем он убьет меня.

— Какое остроумие перед лицом смерти. Я восхищен. Но для убийства иноверцев сделано исключение, и с точки зрения Рима ты, как мне кажется, вполне подходишь под эту категорию.

— Я такой же добрый христианин, как ты, — возразил я.

— Тогда тебе пора побеспокоиться о твоей бессмертной душе.

Я выглянул из-за камня, и прямо над моей головой в него тут же врезалась стрела, осыпав меня осколками.

— Кто ты? — вновь спросил я.

— Не будь таким занудой, Фесте. Я знаю тебя как облупленного, да и ты меня знаешь. Конечно, я стал постарше, но зато многому еще успел научиться.

— «Мудрый умирает наравне с глупым»![18]— крикнул я.