Книга Происшествие на кладбище Пер-Лашез - Клод Изнер

— Что в этом…

— Оборви нить, — внезапно произнес Нума механическим голосом.

Виктор вздрогнул.

— Ее смерть освободила нас с тобой. Любовь. Я ее нашла. Ты поймешь. Нужно… Подчинись зову сердца. Ты возродишься, если разорвешь цепь. Гармония. Скоро… Скоро…

Нума расслабился, похрустел суставами. Он выглядел очень уставшим.

— Они ушли.

— Кто — они?

— Не знаю.

— Сожалею, но вы меня не убедили.

— Вы сомневаетесь, хотя вам были предъявлены факты. Я не стану убеждать вас, мсье Легри, мне это ни к чему. Говоря о спиритической сфере, нельзя оперировать рациональными доводами. В отношении же вашего дела могу дать один единственный совет: будьте крайне осторожны, это опасная игра.

Он поднес стакан к губам и закрыл глаза, давая понять, что встреча окончена.

Виктор поднимался по авеню Обсерватории, где велосипедисты соревновались в скорости с омнибусами. Дойдя до танцзала Бюлье, он вдруг вспомнил произнесенные Нумой в трансе слова и застыл как вкопанный. Лавр! У него на виске забилась жилка. В памяти всплыл эпизод из греческой мифологии о любовных похождениях Аполлона. Бог домогался любви прекрасной нимфы, и она превратилась в лавровое дерево. Ее звали Дафна. «Как мою мать», — подумал он.

Виктор был потрясен. Неужели жизнь свела его с настоящим медиумом?

Он так глубоко погрузился в раздумья, что едва не налетел на кормившую воробьев старушку. «А дядя Эмиль? Откуда Нума узнал, что он был лысым и обожал слово “гармония”? Нет, я отказываюсь в это верить!»

На улице Шартро остановился фиакр. Виктор махнул рукой кучеру.

— Хочу объехать парижские панорамы[26].

— Все панорамы? — переспросил кучер, почуяв выгодного седока.

— Все.

«Здание с кариатидами нетрудно будет обнаружить», — подумал Виктор, устраиваясь на потертом сиденье.

Возница, толстяк с бычьей шеей, решил пожалеть свою лошадь и начал с улицы Лепик на Монмартре, где за строящимся собором Сакре-Кёр, на углу улиц Шевалье-де-ла-Бар и Ламарк, находилась панорама Иерусалима. Виктор оглядел ветхие дома и скверики с чахлой зеленью и скомандовал озадаченному его поведением кучеру:

— Езжайте дальше!

— Рекомендую панораму Столетия.

— Где это?

— В саду Тюильри.

— Есть поблизости другие?

— Еще бы!

На Елисейских полях находились целых три панорамы. Кучер одобрил решение Виктора пренебречь зальчиком на холме и отправиться на улицу Бери, где он сможет полюбоваться Рейсхоффенским сражением. Выйдя оттуда, Виктор констатировал: никаких кариатид.

— Странный тип, — проворчал толстяк-кучер и щелкнул кнутом.

Капризному пассажиру не понравились ни выстроенная напротив Летнего цирка диорама осады Парижа в 1870 году, ни возведенное Шарлем Гарнье по соседству новое здание, где разместился панорамный вид Иерусалима эпохи Ирода.

— Осталась всего одна, — бросил через плечо возница, — та, что посвящена Бастилии.

«Будем надеяться, там мне наконец повезет», — подумал приунывший Виктор.

Они миновали Июльскую колонну и выехали на площадь Контрэскарп, выходившую к Сене у площади Мазас. В центре поросшего деревьями островка стояла панорама Парижа 1789 года.

Виктор решил обследовать квартал и расплатился с кучером, добавив щедрые чаевые.

— Я было решил, что вы слегка… того, мсье, однако тут вы попали в точку! Грандиозная панорама! Кажется, будто сам идешь на штурм Бастилии! Даже птицы поют. Гвоздь программы — галерея пыток, там одни восковые фигуры, но посмотреть есть на что! Отсечение головы, пытка водой и огнем, распластывание, гаротта! Пошла, Зефирина!

Впавший в уныние Виктор вышел на авеню Ледрю-Роллен. Голые фасады, мощеные булыжником мостовые. Он решил обследовать бульвар Дидро, вернулся назад и, не пройдя и двух метров, наткнулся на карниз с двумя грудастыми кариатидами. Он с трудом удержался, чтобы не крикнуть: «Я нашел!».

Ему пришлось дать волю воображению, чтобы обвести вокруг пальца очередного консьержа. «Обязательно составлю сборник своих выдумок», — пообещал он себе.

— Графиня де Салиньяк попросила меня немедленно переговорить с жильцом с третьего этажа.

— Вы опоздали. Мадам и мсье Тюрнер съехали.

У Виктора бешено заколотилось сердце. В записной книжке Одетты фамилия Тюрнер соседствовала с именем Зенобия!

— Когда?

— Позавчера утром.

— И как скоро вернутся?

— Никогда. Они отказались от квартиры.

— Возможно, они оставили вам адрес? Мне поручено действовать крайне деликатно. Тюрнеры задолжали графине крупную сумму денег, но она хочет избежать скандала.

— Мне очень жаль, но это все, что мне известно. Тюрнеры были странной парой. Держались неприступно, всех сторонились. Въехали в декабре. Вещей у них было очень мало. Никаких слуг, а квартиру после себя оставили в идеальном состоянии. Почты они не получали, визитов им никто не делал, за исключением дамы в трауре, она приходила раз или два в неделю. Они ужасно торопились съехать: мадам Тюрнер рассказала, что в семье возникла проблема. Ее муж уехал накануне. Она внесла плату до июня, не торгуясь. Это нормально, ведь март уже начался. Комнаты сдаются. На балконе третьего этажа висит табличка.

— Можете описать мсье и мадам Тюрнер?

— Он ходил с тростью. Хромал, не хромая.

— Как так?

— Ну, он хромал, но это было не слишком заметно, просто у меня глаз наметанный.

— Вы с ним о чем-нибудь разговаривали?

— Здравствуйте и до свиданья, только и всего. Я и видел-то его раз пять или шесть, а вот с ней встречался регулярно.

— Он был высокий, маленький, блондин или брюнет?

— Да этот Тюрнер вечно ходил набычившись и шляпу на глаза надвигал, так что насчет цвета волос я затрудняюсь…

— А жена?

— Красавица-блондинка с осиной талией, а уж бюст…

— Я бы посмотрел квартиру, одна из моих тетушек хочет переехать.

Виктор обошел все четыре комнаты, открыл окна, чтобы полюбоваться видом, раскритиковал обои, обшарил кухню — короче, сделал все, чтобы разозлить консьержа. Почувствовав, что тот доведен до крайности, он сказал, что хочет остаться один и «проникнуться атмосферой», чтобы принять решение.