Книга Пес по имени Бу - Лиза Дж Эдвардс

Лоренс подхватил собаку на руки и занес в дом, умоляя не умирать.

— Пожалуйста, держись, — твердил он. — Не умирай, пока ее нет дома. Пожалуйста, не вздумай умереть, пока она не вернется.

Аттикус уважил его просьбу и к концу выходных как будто оправился.

Доктор Синди была вместе со мной на конференции, а свою машину оставила возле нашего дома. Когда я описала ей состояние Аттикуса, она пообещала осмотреть его, когда мы вернемся домой. Подъехав к дому в воскресенье вечером, мы стали свидетелями привычного ликующего танца, всякий раз исполняемого Аттикусом в честь моего возвращения. В его поведении и самочувствии не было ничего, внушающего тревогу. Я решила, что его просто утомили игрища в снегу, явно превосходившие возможности псины его возраста.

Спустя время мы с Лоренсом вспоминали перемены, происходившие с Аттикусом на протяжении следующей недели. Его движения становились все более скованными, он быстро утомлялся, а его голова немного отклонялась вбок, как будто у него случился инсульт. Но поскольку прошло всего три недели после обязательного ежегодного ветеринарного осмотра, провозгласившего, что для тринадцатилетней собаки он находится в отличной форме, мы не приняли это близко к сердцу и не поделились друг с другом своими наблюдениями. Каждый из нас предпочитал думать, что наш пес проходит одну из стадий старения.

Тем временем моя жизнь неслась со скоростью наверстывающего опоздание поезда. Я писала статьи по подготовке собак-психотерапевтов, в компании Данте или Бу совершала два или три визита в неделю по программе «Питомцы-партнеры», продолжала работать в литературном агентстве и проводила тренировки для собак и их хендлеров. В дополнение ко всему этому, когда я вернулась с конференции, на меня обрушились проблемы, связанные с грядущей доставкой новых окон и дверей для всего дома. В воскресенье прибыли материалы, а наутро, на рассвете, явились и рабочие. Там, где прежде были окна, препятствовавшие проникновению в дом холода, образовались огромные дыры, которые смотрелись весьма драматично с архитектурной точки зрения и напрочь лишали комфорта. Чтобы нагреть дом, я начала жечь в камине картонные коробки, в которых доставили окна, и удвоила количество собачьих подушек на полу гостиной. Заметив, как непринужденно развалился Аттикус на огромной горе подушек перед самым камином, я усмехнулась при мысли о том, что он наконец-то полюбил комфорт и уют. День прошел хорошо, собаки были рады гостям, и большинство окон заняли свои места. Двери ожидали своей очереди на следующий день.

Вторник обещал быть сумасшедшим. Мне предстояло встать ни свет ни заря, чтобы встретить рабочих, смотаться с Данте на урок к третьеклассникам, вернуться домой, чтобы проверить, как идет установка дверей и оставшихся окон, подогнать кое-какую бухгалтерию и закончить день двумя собачьими тренировками. Такие дни случались у меня довольно часто. Я научилась втискивать собственно работу, приносящую основную часть дохода, в паузы между волонтерскими посещениями и малооплачиваемыми тренировками. Поскольку в понедельник у меня за целый день не было времени подготовить Данте к поездке в школу, я решила выкупать его и подстричь ему когти поздно вечером.

Перед визитом куда бы то ни было очень важно привести в порядок когти собаки. Ни Данте, ни Бу ни за что на свете не причинили бы умышленного вреда человеку, но собачьи когти бывают весьма острыми. В результате животное способно поцарапать ребенка, просто подав ему лапу. Поскольку на этой неделе Бу также ожидали визиты, а стареющему Аттикусу я укорачиваю когти особенно часто (длинные мешают собаке нормально стоять, заставляя переносить нежелательную нагрузку на суставы), то в этот вечер все красавчики получили свой сеанс педикюра.

Понедельник собаки провели очень приятно — они валялись на подушках перед теплым камином, общались с дружелюбно настроенными рабочими, а вечером угощались лакомствами, положенными им за терпение, проявленное во время подстригания когтей. Мы с Лоренсом отчетливо помним, как все три пса сидели на коврике в столовой, глядя на нас влажными глазами и как будто сообщая: «Это было здорово!»

По мере того как Аттикус старел, ему становилось неудобно спать на кровати рядом со мной. Поэтому на полу у кровати теперь постоянно лежала большая подушка. Таким образом, он мог постоянно находиться рядом со мной. Я полагала, что у него побаливают суставы и ему необходимо пространство, чтобы поудобнее вытягивать лапы и чаще менять позу. Особенно он любил старую собачью подушку в царственном парчовом чехле, которую я набила пухом из древнего стеганого одеяла, когда прежнее содержимое подушки пришло в негодность. Таким образом, Аттикус относился к очень небольшой группе собак на этой планете (как я думаю), располагающей собственной пуховой постелью.

С животами, набитыми собачьей снедью, и короткими красивыми когтями собаки взобрались на второй этаж (Аттикус шел медленнее своих братьев) и расположились на ночлег. Аттикус улегся на свою пуховую постель рядом со мной, Данте — у подножия кровати, а Бу — между Лоренсом и мной (в своей любимой позе «Милашка Бу/Колючка Бу»). Вот так, уютно устроившись в своих постелях, мы все мирно задремали… И вдруг откуда-то донесся глухой стук. Вначале мы лишь слегка пошевелились, не в силах стряхнуть с себя сон. Но стук становился громче, и мы с Лоренсом вскочили, одновременно заметив, что Аттикуса нет на подушке, Бу исчез с кровати, а Данте покинул свой пост у ее подножия. В поисках источника шума мы подбежали к двери кабинета Лоренса, расположенного напротив спальни.

Бу часто посреди ночи сползал с кровати, чтобы с большим удобством расположиться на одной из разбросанных по комнате собачьих подушек. Но в эту ночь он, похоже, повернул не туда и забрел в кабинет Лоренса. В эту комнату мы обычно стаскивали все, что нельзя было выбросить, особенно когда в доме шли какие-нибудь ремонтные работы. Лишние коробки или мебель не мешали Лоренсу работать, а с учетом «оконной революции» этой ночью в его кабинете было особенно много посторонних предметов.

Некоторыми из них оказались наши собаки. Бу барахтался, пытаясь высвободить лапы из треноги телескопа, чтобы добраться до Аттикуса, попавшего в ловушку между треногой, коробкой с елочными украшениями и бревенчатой стеной кабинета. Тем временем Данте легко огибал оказавшиеся на его пути препятствия, также стремясь к Аттикусу, который дышал часто и тяжело, как в тот день, когда упал в снег. Пробираясь к нему, мы заметили, что пол испачкан лужами и кучами. Подобное недержание было совершенно несвойственно для пса, способного часами контролировать как мочевой пузырь, так и кишечник. Когда я подошла к нему, он поднял голову, и я заметила, что у него очень бледные десны и сухой язык. Я позвала его, но он не смог пошевелиться. В его глазах светилась мольба. Я не знала, просит ли он оставить его в покое или хоть чем-то помочь ему.

Тем временем Лоренс освободил Бу от треноги и вывел его и Данте из кабинета, а я вызволила Аттикуса из мебельной ловушки. Я не знаю, как мне удалось поднять на руки и принести в спальню шестидесятипятифунтовую собаку. На тот момент, как я положила пса на его привычное место на кровати, дыхание Аттикуса оставалось частым и затрудненным. Я гладила все его тело, пока Бу и Данте по очереди подходили и обнюхивали его в одном и том же порядке: сначала его дыхание, потом его уши и наконец его задницу. Закончив осмотр, каждый из них неподвижно постоял несколько секунд возле постели, а затем ушел на свое место — Данте к подножию кровати, а Бу — к нашим с Лоренсом подушкам. Я никогда не узнаю, что происходило в их головах в эти минуты, но мне хочется думать, что они оба попрощались с братом.