Книга Восемь трупов под килем - Фридрих Незнанский

— Вы не очень ладите со своей женой?

— А вот это тоже не ваше дело, — Голицын пьяно засмеялся. — Вы же у нас проницательный, сами делайте выводы. А меня оставьте в покое.

С наблюдательностью у миллионера в этот день было не очень, а вот с потреблением горячительных напитков — вполне даже ничего. Так что на допрос особенно рассчитывать не приходилось. Большую часть времени Голицын провел у себя в каюте, что может подтвердить Салим. Из каюты он и выходил «на происшествия». Ирина Сергеевна смотрела на него взором умирающей Богородицы и тоже отнекивалась. Поболтав с Турецким на верхней палубе, а было, она точно помнит, двадцать три часа и пятнадцать минут, она пришла в каюту. Но там было скучно, тошно, она надела кофточку и вернулась — на верхней палубе как раз никого не было. Там и привязался к ней повторно Турецкий, когда случилось это странное происшествие (первое по счету) с Ольгой Андреевной. О втором же происшествии она узнала из шума, воцарившегося в коридоре. Вышла вместе со всеми, чтобы посмотреть.

— И ни слова, так сказать, вне протокола? — уныло вопросил Турецкий.

Женщина задумалась, энергично затрясла головой. Может, достаточно на сегодня? С удовольствием пообщалась бы с детективом (такой приятный мужчина), но дико раскалывается голова и тянет в летаргический сон.

От разговоров с этими людьми уже трясло. Буи сидели в каюте, знать ничего не знают, видеть ничего не видели. Но мы же столкнулись с вами, Робер? — Правда?! Да, действительно, паршиво как-то, но вспоминается. Когда же это было? Простите, детектив, происходит столько событий, они просто не вмещаются в голове и не раскладываются по полочкам. Почему бы вам еще раз не поговорить с Голицыным — неужели нельзя на него повлиять? Хотя какой из вас, прошу прощения, переговорщик… Ничего, если Николь завтра будет в состоянии, она выскажет этому глупцу все, что думает о нем и о его стране…

Его визиты не оставляли людей равнодушными. В лучшем случае, они корчили такие мины, словно им на завтрак подсунули протухшую овсянку. Герда завершила свои таинства на камбузе, доползла до каюты, уснула, не чуя ног — и это все, что она делала в то время, когда похищали многострадального Коляшу. Нет, полезных соображений она не припасла. Преступник заметает следы, она согласна с Феликсом. Он рискует, но, видимо, знает, что делает. Не страшно ли ей находиться на одной яхте с убийцей? Очень страшно, но она уже знает: если не будет совать свой нос в чужие дела, то с ней ничего не случится. А в принципе даже увлекательно, адреналин, все такое, будет, что вспомнить тоскливыми зимними вечерами…

Феликс подтвердил историю с анонимной тенью, причем новейшие его показания практически не отличались от предыдущих. Половую принадлежность анонимной личности он, к сожалению, не рассмотрел, даже не понял, человек ли это был. Знал бы он заранее, что нужно погнаться за тенью, он бы, конечно, погнался, бросил бы все и кинулся бы в погоню. Но он не знал. О происшествии с Ольгой Андреевной стало известно позднее. Исчезновение Ксении его потрясло. «Выемка» трупа из холодильника, если честно, восхитила своей виртуозностью. Нет, он не принимает участия в криминальных игрищах — он про них пишет. Это две большие разницы. Так что лучше сыщику поискать в другом месте. В каком? Откуда он знает? Он все уже проанализировал, активно поработал клеточками серого вещества, но ничего не придумал. В книгах проще. Там действие подчиняется твоей воле, и пусть не все удается распланировать, порой приходится импровизировать, сочинять по ходу, все же это твое. А здесь… Если честно, он боится, что однажды своими предположениями может угодить в точку и разделит участь Николая и Ксении. В лучшем случае, Глотова, который отделался незначительной черепной травмой.

Упомянутый матрос отлеживался в каюте и трагически вздыхал. Ничего себе, дела. Да нет, все нормально, душа и тело не пострадали, только голова немного побаливает. Ну, ничего, походит пару дней с обвязанной головой, целее будет. Одно плохо — теперь он будет в ужасе шарахаться от темноты. Скотофобия, сэр? — О чем вы, детектив? Мы коров не боимся! — Пришлось объяснять необразованному человеку, что скотофобия — это вовсе не боязнь крупного рогатого скота, а неконтролируемый ужас перед темнотой.

— Да знаю я, что темнота не страшна, — кряхтел Глотов, ощупывая непривычные бинты на голове, — страшен тот, кто в ней прячется. Но опыт, как говорится, уже в копилке.

— Предъявите счет Голицыну, — посоветовал Турецкий, — пусть оплачивает ваши моральные издержки.

— Предъявишь ему, — усмехнулся матрос. — От таких «предъяв» можно не только с дыркой в башке проснуться, но и вообще без башки.

— Вы точно не видели, кто на вас напал?

— Да истинный крест, — проворчал матрос, — разглядел бы — таких бы дюлячек этому кренделю навешал… мало бы не показалось. И — плевать, кто он такой и что будет дальше. Вообще ничего не видел, темно там было. Скрипнула дверь, толкнули, искры в голове — и доброй ночи, мальчики и девочки…

Шорохов, несущий вахту на капитанском мостике, не отступал ни на шаг от своих показаний. С вахты не отлучался, тянул лямку, какой с него спрос? На хмуром лице не дрожал ни один мускул, глаза смотрели угрюмо из-под кустистых бровей. Очень жаль, что с коллегой случилось такое, делать нечего, придется временно отдуваться за двоих, но, в принципе, работой он не перегружен — справится.

— Как вы относитесь к тому, что случилось? — поинтересовался в заключение Турецкий.

— Плохо, — проворчал матрос, — считаю, что Игорь Максимович совершает ошибку, оставляя яхту в море. Неправильно это.

— Но вы подчиняетесь?

— Я обязан.

— За восемь тысяч рублей вы готовы рисковать своей жизнью и жизнью других людей?

— А что прикажете? Взбунтоваться, нарушить приказ? Да меня его псы в момент порвут!

— Вы имеете в виду Манцевича и Салима?

— А кого еще…

— Вы понимаете, что по яхте разгуливает жестокий преступник с неясными намерениями?

— Это не мое дело, — отрубил матрос. Помолчал, смягчился, что-то дрогнуло в суровом мужском лице. — Все понимаю, не дурак. Самому страшно. Если ночь пройдет без происшествий, завтра на этой посудине все равно воцарится сумасшедший дом…

— В каком это смысле? — насторожился Турецкий.

— В буквальном. Сумасшедший дом и вертеп. Начать с того, что к полудню здесь не останется ни одного трезвого…

Угрюмому матросу бы в пророки идти. Настало утро, открылся сумасшедший дом. Самое печальное, что в этой психиатрической лечебнице не было ни одного врача…

Турецкий спал, как младенец, а очнулся от звуков истерии. Недоуменно посмотрел на часы — хорошо поспал, половина одиннадцатого. В коридоре пронзительно орала женщина. В принципе, Ирина Сергеевна, но какая-то не такая. Ни разу он не слышал, чтобы она так орала. Женщина была в бешенстве, проглатывала слова, ругалась.

— Молчать, сука! — вопил в ответ Голицын. — Будет так, как я сказал!