Книга Улыбка женщины - Николя Барро

— Вот мы и снова увиделись, — сказал месье Шагал, когда я подошла к кассе. Он тоже узнал меня.

— Да, — ответила я. — Этот роман мне очень понравился.

Я увидела добрый знак в том, что Роберт Миллер проводит чтения именно в том магазине, где я купила его книгу.

— Как ваши дела? — спросил старый книготорговец. — В последний раз вы выглядели такой расстроенной.

— Мне действительно было плохо, — кивнула я. — Но с тех пор произошло много хорошего. И все началось с этой книги.

Я разглядывала красное вино в своем бокале.

— Знаешь, Бернадетт, по-моему, этот Шабане вообще большой чудак. Иногда он само очарование. В «Куполь» так и заливался соловьем, ты б его видела. Но проходит время — и он снова становится неприветливым и сердитым. Он словно изменяет самому себе. После обеда я звонила ему в издательство, чтобы сообщить, что билеты купила сама. К несчастью, там была только эта секретарша, которая хотела побыстрей от меня отделаться, и на вопрос, когда вернется ведущий редактор, сказала только, что месье Шабане сегодня очень занят.

— Тем не менее он очень симпатичный, — заметила Бернадетт.

— Да, это так, — кивнула я, вспоминая, как беспомощно уставился на меня мистер Миллер, когда я заговорила о «Куполь». — Хотя он и отпустил бороду.

Бернадетт рассмеялась:

— Я имела в виду этого Шабане. — Я запустила в нее подушкой, но она увернулась. — Хотя и англичанин тоже очень ничего. Кроме того, он страшно забавный.

— Что верно, то верно, — согласилась я. — Чтения получились смешными. — Я прижалась к диванной подушке. — Но у него очень странные комплименты. «У вас чудесные зубы», — сказал он мне. Как тебе это? Не глаза и даже не губы, а зубы… Впервые слышу, чтоб женщинам говорили такое.

— Может, у англичан так принято? — предположила Бернадетт. — В любом случае его поведение в отношении тебя подозрительно. Или у этого человека память как решето, или за ним наблюдает жена, что и вынуждает его крутиться.

— Но ты же слышала, что он живет один, — возразила я. — Жена его бросила, и Шабане говорил об этом.

Бернадетт посмотрела на меня широко раскрытыми глазами и наморщила лоб.

— Что-то в этом деле не стыкуется, — пожала она плечами. — Хотя вполне возможно, всему есть очень простое объяснение. — (Я вздохнула.) — Вспомни, Орели, еще раз, что он говорил тебе под конец.

— Ну, все кончилось так внезапно, — вздохнула я. — Шабане и тот тип просто схватили его и поволокли к выходу. Они прикрывали его от публики, словно какого-нибудь политика… Он что-то мямлил насчет письма, а потом сказал: «До свидания».

— М-да… — задумалась Бернадетт.

Через некоторое время я уже сидела в такси, а за окном проплывал освещенный огнями бульвар Сен-Жермен. Я еще раз открыла книгу, которую подписал мне Роберт Миллер.

«Орели Бреден от Роберта Миллера с наилучшими пожеланиями».

Я уставилась на круглые, размашистые буквы, как будто именно они заключали в себе тайну Роберта Миллера. Собственно говоря, так оно и было, только я об этом тогда не догадывалась.

12

Меня всегда впечатляли последние кадры черно-белого фильма «Дети райка», когда Батист догоняет и тут же теряет свою любовь Гранас в вихре уличного карнавала. В отчаянии он пытается пробраться сквозь смеющуюся, танцующую толпу. Человек, потерявшийся в море безудержного веселья, — такое не забывается.

В очередной раз я вспоминал этот фильм на ужине после чтений, который проходил в небольшом эльзасском ресторанчике неподалеку от книжного магазина.

Толстяк-хозяин разместил нас за большим столом у задней стены зала, с бодрым стуком поставив перед нами бокалы и бросив приборы. Гости пребывали в прекрасном настроении, много шутили и пили. Дантист окончательно вжился в амплуа Everybody's Darling,[32]а потом вино уравняло всех. И только я, подобно несчастному Батисту, был чужим на этом празднике.

— Похоже, она разозлилась, — шепнул мне Адам, когда мы покидали магазин «Козерог», волоча под руки изумленного Сэма.

Адам объяснил ему, что приставания восторженных поклонниц — обычное явление на чтениях.

— Wow! — воскликнул наш зубной врач и добавил, что ему все больше нравится быть романистом. — Может, и впрямь стоит написать книгу?

— Ради бога, не смей! — зарычал Адам.

Я не отвечал. Мне вообще все меньше хотелось говорить.

Для услужливого редактора Андре Шабане Орели Бреден потеряна навсегда. Но позора не избежал и неотразимый Роберт Миллер. Чего стоило его обаяние после позорного бегства из лавки месье Фермье? «О да, „Куполь“! Lovely place, very lovely!» Неудивительно, если она приняла его за идиота. И потом, этот комплимент насчет зубов! Оставалась слабая надежда, что Орели еще не передумала ужинать с ним в ресторане. В противном случае все шансы были потеряны.

Я молча уставился в свою тарелку. Разговоры коллег словно доносились из другого мира.

Наконец я попал в поле зрения Жана Поля Монсиньяка, который постоянно шутил с нашим автором. Шеф вдруг поднял свой бокал, чтобы со мной чокнуться.

— Что случилось, Андре? Вы все время молчите! — удивился он.

Я сослался на головную боль.

Больше всего мне хотелось немедленно уйти домой, но я не хотел упускать Роберта Миллера из-под контроля.

Адам, единственный, с кем я мог бы сейчас поговорить, сидел на другом конце стола. Он то и дело подбадривал меня взглядом, а когда через несколько часов наконец пришла пора отправляться домой, пообещал зайти ко мне завтра утром перед отъездом в Лондон.

— Только один, — попросил я его. — Нам надо поговорить с глазу на глаз.

Я как раз собирался порвать новое письмо от имени Роберта Миллера Орели Бреден, когда раздался звонок. Бросив конверт в мусорную корзину, я пошел открывать дверь. Я передумал отдавать это письмо Адаму. В нем Роберт Миллер назначал конкретную дату ужина во «Времени вишен», и после вчерашнего вечера отправлять его не имело смысла. Всю ночь я не сомкнул глаз, размышляя, что делать дальше. И мне пришла в голову идея.

Появившись в дверях, Адам бросил взгляд на разбитое зеркало в коридоре и осколки, которые вчера перед уходом в издательство я смел в кучу.

— Что здесь произошло? — поинтересовался Адам. — У тебя была истерика?

— Да нет, зеркало разбилось еще вчера, — ответил я.

— Семь лет несчастий, — усмехнулся он.

Я снял с вешалки свое зимнее пальто и открыл дверь.

— Надеюсь, что не так, — вздохнул я. — Пойдем позавтракаем где-нибудь, у меня в доме ни крошки.

Мы пошли в «Старую голубятню» и устроились в самой глубине зала, где стояли деревянные скамьи и большие столы. Здесь мы часто сидели с Адамом, обсуждали наши книжные проекты и беседовали о жизни.