Книга Нашествие ангелов. Книга 1. Последние дни - Сьюзен И

Он пожимает плечами:

— Видимо, было решено, что это, так сказать, серая зона. В итоге все они могут сгореть в огне. — Он добавляет шепотом, словно про себя: — Но огонь порой может быть искусителен.

При мысли о том, что сверхчеловеческим существам могут быть свойственны людские искушения и пороки, меня пробирает дрожь.

Мы выходим из-за здания, чтобы перейти улицу, и мне снова безжалостно бьет в лицо ветер. Аэродинамическая труба — ничто по сравнению с улицами Сан-Франциско.

— Постарайся так не дрожать.

Я выпрямляюсь, хотя страшно хочется сжаться в комок. По крайней мере, моя юбка недостаточно свободна, чтобы задираться от ветра.

Мы приближаемся к толпе, и возможность задать новые вопросы исчезает. Во всей сцене есть нечто сюрреалистичное — как будто я иду из лагеря беженцев в привилегированный ночной клуб со смокингами, женщинами в вечерних платьях, дорогими сигарами и украшениями.

Холод, похоже, нисколько не беспокоит ангелов, лениво выдыхающих на ветер сигарный дым. Прежде я нипочем в жизни не смогла бы представить себе курящего ангела. Эти парни больше похожи на гангстеров, чем на благочестивых высших существ. Каждому из них оказывают знаки внимания не менее двух женщин. Вокруг некоторых толпятся по четыре или даже больше. Судя по обрывкам разговоров, все они изо всех сил пытаются привлечь внимание ангелов.

Раффи направляется мимо толпы прямо к дверям. На страже стоят два ангела, но Раффи, даже не взглянув на них, идет дальше. Он держит меня под руку, и я просто шагаю рядом. Один из охранников пялится на нас, словно некое шестое чувство посылает в его мозг тревожные сигналы.

Какое-то мгновение я уверена, что он нас остановит.

Вместо этого он задерживает двух пытающихся войти внутрь женщин. Мы проходим мимо, слыша, как они убеждают охранников, будто ангел попросту забыл их на улице и ждет внутри. Охранник неумолимо качает головой.

Судя по всему, в качестве входного билета в обитель требуется ангел. Мы входим в двери, и я облегченно вздыхаю.

ГЛАВА 28

Двухэтажный вестибюль со сводчатым потолком в стиле ар-деко тридцатых годов выглядит так, словно специально предназначался для встреч людей благородного происхождения. Главную его часть занимает позолоченная винтовая лестница, создавая идеальный фон для пар в длинных платьях и смокингах. По иронии судьбы с украшенного фресками потолка на нас глядят пухленькие херувимы.

Сбоку тянется длинная мраморная стойка, за которой когда-то стояла обслуга и спрашивала прибывших, сколько дней они хотят здесь провести. Теперь же стойка служит лишь напоминанием, что всего пару месяцев назад в этом здании находился шикарный отель. Впрочем, она не совсем пуста. За ней — единственный служащий, маленький, жалкий человечек на фоне мрамора и ангельских статей.

В вестибюле множество мужчин и женщин, они стоят группками, беседуют и смеются. Все в вечерних костюмах. Большинство женщин — люди, за исключением единственной кружащей по вестибюлю ангелицы. Среди мужчин есть как люди, так и ангелы. Люди — слуги — разносят напитки, собирают пустые бокалы и принимают пальто у тех немногих счастливых женщин, у которых таковые есть.

Раффи задерживается лишь на несколько секунд, осматриваясь. Мы идем вдоль стены по широкому коридору с мраморным полом и желтыми обоями. Свет в вестибюле и коридоре скорее создает атмосферу, чем имеет практический смысл. Стены большей частью в тени, что наверняка не ускользает от внимания Раффи. Вряд ли можно сказать, что мы тайком пробираемся через здание, но уж точно не привлекаем к себе ничьего внимания.

Через огромные, обитые кожей двери в медном обрамлении движется непрерывный поток народа. Мы направляемся в ту сторону, когда сквозь толпу проталкиваются три ангела. Они широкоплечие и крепкие, каждый мускул выдает атлетов. Нет, даже, скорее, не атлетов. Воинов — вот более подходящее слово.

Двое из них на голову выше толпы. Третий не столь дороден и более гибок, словно гепард в компании медведей. Сбоку у всех троих свисают мечи. После Раффи и охранников это первые ангелы с мечами, которых я вижу.

Раффи наклоняется ко мне, улыбаясь, словно я только что сказала нечто забавное. Его голова так близка к моей, что кажется, будто он хочет меня поцеловать. Но вместо этого он просто касается моего лба своим.

Для проходящих мимо Раффи выглядит просто влюбленным мужчиной. Но они не видят его глаз. Несмотря на улыбку, выражение лица Раффи полно невыносимой боли, той, которую не снимешь анальгином. Когда ангелы минуют нас, Раффи слегка поворачивается всем телом, чтобы все время быть к ним спиной. Ангелы смеются над чем-то сказанным Гепардом, и Раффи закрывает глаза, будто охваченный сладостной горечью, которой мне не понять.

Он совсем рядом, я даже чувствую на лице его дыхание — и вместе с тем он где-то далеко, обуреваемый мрачными и недобрыми чувствами. Каковы бы ни были эти чувства, они явно очень человеческие. Я ощущаю непреодолимое желание вывести его из этого состояния, как-то отвлечь.

Я провожу ладонью по его щеке, осязая приятное тепло. Может, даже слишком приятное. Он не открывает глаз, и я осторожно касаюсь губами его губ.

Сперва я не получаю никакого ответа и уже собираюсь отодвинуться.

А потом его поцелуй становится голодным и страстным.

Это не нежный поцелуй влюбленного на первом свидании, но и не поцелуй мужчины, движимого лишь чистой похотью. Он приникает ко мне с отчаянием умирающего, который верит, будто этот поцелуй даст ему вечную жизнь. Объятия его столь яростны, а губы прижимаются к моим столь неистово, что я перестаю что-либо соображать.

Объятия ослабевают, и поцелуй становится сладострастным.

От нежного прикосновения его губ и языка исходит щекочущее тепло, пронизывающее меня насквозь. Тело мое тает в его руках, и я чувствую твердые мускулы его груди, мягкие ладони, скользящие по моей пояснице и плечам, влажный рот на моих губах.

А потом все заканчивается.

Он отодвигается, судорожно ловя ртом воздух, словно только что вынырнул из неспокойной воды. Глаза его подобны бездонным водоворотам.

Он смеживает веки, выравнивая дыхание, а когда снова открывает глаза, они кажутся скорее черными, чем синими, и в них невозможно что-либо прочитать.

То, что я видела в них мгновение назад, теперь ушло на такую глубину, что у меня возникает мысль, не игра ли это моего воображения. О том, что он вообще хоть что-то чувствует, говорит лишь его учащенное дыхание.

— Тебе следует знать, — произносит он столь тихо, что даже ангелы, скорее всего, не слышат его на фоне разговоров в коридоре. — Ты мне даже не понравилась.

Я застываю в его объятиях. Не знаю, что я ожидала услышать, но уж точно не это.

В отличие от него, я уверена, что мои чувства отчетливо и ясно отражаются у меня на лице. Я ощущаю, как от стыда вспыхивают щеки.