Книга Самодержавный попаданец. Петр Освободитель - Герман Романов

— У-a!!! Суки червивые! — Петр схватил казака за грудки, тряхнул так, что у того лязгнули зубы. Казак еще сильнее побледнел, но не вырывался, обреченно глядя в обезумевшие глаза царя.

Так смотрит кролик на удава, и эти всё понимающие глаза разом притушили вспышку гнева.

— Прости, друг, — только и сказал казаку Петр и присел на принесенный откуда-то стульчик. Верный Нарцисс тут же раскурил папиросу, горечь табака сразу перебила запах крови. Так и сидел, молча, долго, отрешенно, смоля одну папиросу за другой.

— Генерал Румянцев, государь!

Зычный голос Денисова вывел Петра из прострации, и он поднял голову. Генерал спрыгнул с буланого коня, быстро подошел к нему, сияя серым от грязи и пороховой копоти лицом.

— Государь! Янычары полностью истреблены! Олиц опрокинул турецкую конницу и татар и загнал ее в лагерь. Племянников вышел к Фильконешти с севера, начал обстрел лагеря!

— Что с Суворовым?

— Опрокинул татар и отсек туркам коммуникацию для отхода. Сейчас отправлю к нему гонца с приказом атаковать турецкий лагерь с тыла!

— Хорошо, генерал! Я доволен вами!

Сухой и бесстрастный голос императора озадачил Румянцева, и он поначалу не понял, почему на него осерчали, ведь баталия практически выиграна, но тут до него донесся шепот — «Гудовича убили».

Петр Александрович сразу все понял и тоже сделал лицо хмурым. Ему, с одной стороны, тоже было жалко погибшего генерала, но с другой — он теперь мог занять его место и стать ближе к императору. Ведь оттого он иной раз и ревновал, завидуя Гудовичу. Но не сейчас — не то место и время. И долг отдать нужно — ведь в бою пал русский генерал.

Петр Александрович отступил чуть назад и обомлел — по лицу императора текли слезы, оставляя две чистые дорожки на грязных щеках, и устыдился своих мыслей, устыдился до того, что сам стал горестно вздыхать, но тут же был огорошен яростным выкриком монарха:

— Слушайте мой приказ! Передать по армии немедленно! Турок и татар в плен не брать! Истребить всех до последнего человека!!!

Дарданеллы

— Ничего не понимаю! — Капитан первого ранга Круз только качал головой, глядя на старинные турецкие форты, подкрашенные заходящим солнцем. Их башни безмолвствовали — в раскаленном за долгий день воздухе были слышны напевы вечерней молитвы. Лишь несколько турок, стоявших на скалистом берегу, приветственно помахали руками, проявляя очень вялый интерес к шедшей в узости пролива эскадре.

— Да что ж такое?! Почему они ведут себя столь безмятежно?

— Оттого, что нас за своих принимают! Одержавших славную победу над нахальными гяурами. Ручками чуть помахали — вот и вся их благодарность союзным Порте французам!

Грейг тоже покачал феской, напяленной на голову, и чуть не рассмеялся. Возбужденно прошелся по шканцам, придерживая полы непривычного халата. То, что еще вчера казалось ему героическим безумием, сегодня шло чуть ли не обыденным делом. А ведь правду люди говорят, что нахальство — второе счастье!

Безумный маскарад шел вторые сутки, стоило растаять за кормой Хиосу. Командам было тут же приказано снять российскую флотскую форму, а на палубы боцманматы стали сваливать грудами халаты, шальвары, фески — выбирай, брат, что подойдет! Благо, трофейной одежды на пленных и на захваченных турецких кораблях было столько, что впору одеть было всю Архипелагскую эскадру русских.

На «Кенигсберге» и «Риге» команды приоделись в расфранченную европейскую одежду, уже порядком подзабытую на русских кораблях, — камзолы, панталоны, шляпы.

Офицеры расправляли белизну кружев, с ухмылкой глядя на полоскавшиеся за кормой белые флаги с тремя желтыми королевскими лилиями. Не думали они, не гадали, что придется на время французами стать, любителями квакушек, вина и каштанов, — и это добропорядочным немцам и лифляндцам, почитателям свиных окороков и пива!

Шли ходко, под всеми парусами, большой эскадрой, которую раньше Грейг и не мечтал водить по морям, — с десяток крупных кораблей и фрегатов да вдвое больше мелких суденышек и фелюк.

У рулей стояли греки-лоцманы, знающие здешние проливы и острова как свои пять пальцев. С ухмылкой взирали сыны Эллады на красные османские флаги, что трепыхались рядом с белыми французскими.

— Встречайте нас, союзники идут! А как же — осман и француз нынче братья!

У Лемноса эскадру поджидала фелюка, как и было уговорено с адмиралом Грейгом, с которой на флагман проворно забрались трое. Странность командор увидел сразу — один свой брат, офицер, сухопутный майор, второй грек, но тоже офицер русской армии, а третий самый настоящий турок, вальяжный и ленивый.

Самуил Карлович вопросов им лишних не задавал, понятлив был, а те неразговорчивы — но в пролив русские корабли вошли без задержки и, слава Богу, без боя.

Наоборот — стоило сомкнуться берегам, сдавить лазурную ленту Дарданелл, как с берега их встречали приветствиями турки. Команды отвечали не менее бурно, и только тогда Грейга впервые осенила мысль — а ведь прорыв через проливы планировался изначально, многое было подготовлено. Такое за год и даже за пару лет не сделать.

Тут надо жить да связями полезными обрасти! Чья-то мудрая голова сие спроворила!

И хоть настрого велено было адмиралом не задавать посланцам лишних вопросов, но не удержался Самуил Карлович от любопытства, спросил у старшего, у майора, как, мол, сие было возможно.

Тот в ответ только сверкнул очами да что-то пробормотал по-турецки. Затем произнес короткую фразу на греческом языке и тут же перевел ее на русский:

— Отец Александра Македонского, царь Филипп, любил часто приговаривать: «Осел, нагруженный золотом, войдет в осажденный город». А тут Восток — они бакшиш гораздо больше наших чернильных душ любят!

Кагул

— Вперед, чудо-богатыри! Пуля — дура, штык — молодец!

Глаза Александра Васильевича сверкали радостью — русские полки, построенные в каре, обрушились на турок всей силою. Глубокий обход правого фланга османской армии в сочетании с мощной фронтальной атакой главными силами завершился полным успехом.

— Ура!!!

Древний русский боевой клич грозно гремел в сумерках, нагоняя на турок ужас. Еще бы — бегущие на юг толпы османов и татар, к своему великому ужасу, столкнулись лоб в лоб со свежими русскими полками, встретившими их шквальным огнем из орудий и фузей. Какой тут бой?!

— Аллах всемилостивейший и милосердный!

Охваченные паникой беглецы ринулись обратно к Фильконешти. Только вот удрать не удалось — от лагеря ломились уже скопища новых дезертиров, дороги и лощины в считаные минуты оказались забиты толпами уже не воинов, а насмерть перепуганных людей, взывающих о милости.

— Аман! Аман!!!

Вот только гяуры на эти отчаянные призывы не обратили никакого внимания — пушки осыпали картечью, солдаты стреляли и кололи штыками, гусары и казаки врезались на полном скаку и наотмашь рубили саблями во все стороны.