Книга Пастух медведей - Андрей Белянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А зима бежит без боя.
Где целуют губы всласть
И смеются над судьбою.
Потому-то все подряд,
Морщась от дождя и ветра,
Музы жадно ловят взгляд
Загулявшего поэта!
* * *
Каждое утро несу конвертик
И, возвращаясь, не жду ответа.
Ты далеко, и тобою вертят
Разные люди… зачем-то… где-то…
Можешь быть слабой, это естественно,
А я… что я? Становлюсь философом.
Упиваясь собственным бездействием,
Оттачиваю ответные вопросы.
Народ пьет пиво. Его цена
Вполне доступная для поэта.
Кто-то спивается… Чья вина?
Кого-то в психушку везет карета.
Но я — камень. Меня можно бить,
Не боясь расколоть. Я не чувствую боли.
А если камню захочется пить,
Бросьте росинку, — и он доволен…
Тем более дождь. Такой, как здесь, —
На несколько дней стекловидной массой…
У «волчьего города» мокнет шерсть,
Но все попытки сбежать — напрасны.
А я вспоминаю твое лицо.
Вижу глаза… остальное застит
Небо, насыщенное свинцом.
Где же ты, где ты — наше счастье?
Ветер ознобом бежит по спинам
Каменных львов, те прижали уши…
Вечером водки глотну с малиной.
Мне не хотелось, но кашель душит.
Осень крадется походкой рысьей.
Я обещаю — мы будем вместе.
…Если однажды не будет писем,
Значит, тебе отдадут мой крестик…
* * *
Прозрачной веткой серебря
Безудержность крылатой ночи,
Немая доля многоточий
Взойдет над гробом декабря.
Раскроет ветреный мотив
Шальных и шалых губ русалки,
И горьким смехом из-под палки
Взлетит к венцу российских нив.
Разрежет вязь чугунных струй
Ограды, выковавшей — реку…
Волна подобна человеку,
Вдыхающему поцелуй.
В безветрии зеленых рос,
Когда линейный шепот громок
И рвань несдержанных постромок
Несет твой выдох под откос…
Разбрасывай шальную кровь!
Эпоха не считает всходов,
Пробившихся в душе народов,
Извечно топчущих Любовь!
Пусть даже я, не догорев,
В обугленном плаще презренья
Уйду…
Но было — Озаренье!
И цвет, и образ, и напев…
* * *
Черный город… Он не лечит душу.
Поливает спины львов слезами.
Сыростью тумана сфинксов душит
И глядит бесцветными глазами
На живого, гордого поэта —
Казака, художника, бродягу…
А у вас, наверно, бабье лето?
А у нас без зонтика — ни шагу…
В четкий ритм партикулярных линий
С древностью петровской позолоты —
Невозможно втиснуть запах пиний,
Вкус полыни, свежесть первой ноты
Хлебниковских строчек… И не надо.
Воздух здесь перенасыщен грустью.
Вязкая, чугунная ограда
Никуда меня уже не пустит…
Невская возвышенная слякоть
Давит с основательностью танка.
Даже Муза не решится плакать,
Чтоб не забрала к себе Фонтанка.
Говорят, что там вода воочию
Тянет к неизбывному покою.
Черный город вышел белой ночью
И уже идет,
сюда,
за мною…
* * *
Раздели со мною смерть,
Кареглазая подруга…
О Васильевскую твердь
Расшибает лица вьюга
Людям, шедшим до конца
Перпендикулярно веку.
Злые капельки свинца
Отмечали эту веху,
На груди или на лбу
Прорастая розой алой,
А плеваться на судьбу
Или глупо, или мало.
Тем, кого не втиснуть в строй,
Режут головы и ноги.
Милосердною сестрой
Представляется убогим
Обольстительная мгла
Деревянной крышки гроба…
Суд толпы, из-за угла,
Ждет, пока мы рухнем оба
В грязь и в пепел, в пыль и в тлен,
В лужу зависти и сглаза, —
Ибо в Книге Перемен
Наш конец давно предсказан.
Мир без смерти был бы сер…
Вот — с отчаяньем и верой —
На двоих один фужер
Самой быстрой,
высшей,
меры!
* * *
Она уедет в далекий город,
Где ждет супруг, где ждут друзья,
Где каждый камень любим и дорог,
Где все — ее, где все — не я.
Она уедет, наставит точек,
Простит сумбур моей руки.
Из состраданья изменит почерк,
Как ритм стиха в конце строки.
Ей будет больно, ей будет сладко,
Ее любовь прольет слезу.
Седой Исаакий поправит шапку,
А шпиль петровский наточит зуб.
Ей все там рады, напоят чаем,
Как бы случайно припрячут крест,
А если спросят: «Что отмечаем?»
Весь город грянет: «Ее приезд!»
Она забудет, и ей помогут
Под шум столичный, фужерный звон,
Все-все притрется, и понемногу
Сойдет с загаром вчерашний сон.
Она проснется, вполне уместно,
Заскочит в ванну и примет душ.
Холодный Невский широким жестом
Ее запишет в ранг верных душ.
Металл Фонтанки змеится в камне…
Я режу вены — течет любовь!
А волчий город глядит в глаза мне,
И скалит зубы, и лижет кровь…
* * *
В Петербурге не видно звезд.
Тучи в пляске святого Витта
Небо приняли за погост
В грязно-серых могильных плитах.
Я за ними в упор слежу
Из окошка шестой палаты,
Словно кладбищем прохожу
И считаю свои утраты.
На душе так легко — легко…
От обиды любой, невзрачной,
Сердцу хочется мотыльком
Биться в пламень луны прозрачный.
Или долго кричать в туман,
Поглощающий сны и даты,
Сквозь венозные воды ран
По каналам спеша куда-то.