Книга Трагедия личности - Эрик Эриксон

которая так долго служила нам в качестве модели, имеет какие-то смысловые аналогии в других ситуациях, когда уникальность обусловлена разделенной функцией?

Возвращаясь к деталям, я попробую внести свою поправку в проблему различия деятельности двух полов. До сих пор я не останавливался подробно на различии полов, этом наиболее важном объекте психоаналитических рассуждений. Многое в этом по-своему захватывающем аспекте жизни в последние годы стало стереотипным в теоретических дискуссиях. В этом, среди прочего, следует винить психоаналитический термин «объект любви», ибо слово «объект», употребленное Фрейдом в его теории, было чересчур буквально воспринято многими его друзьями и большинством его врагов, так что морализаторы с готовностью истолковали временные определения человека как его высшие «ценности». Дело в том, что Фрейд чисто умозрительно, используя научный язык своего времени, указал, что энергия внутренних побуждений имеет «объект». Но, разумеется, он никогда не утверждал, что мужчина или женщина должны относиться друг к другу как к объектам, на которых держится их сексуальная идиосинкразия.

Вместо этого его главная теория генитальности, объединяющая борьбу сексуального влечения и любви, указывает на один из основных видов взаимной зависимости, при которой потенция и возможности партнера активизируются тогда, когда сам он активизирует потенцию и возможности другого. Теория Фрейда подразумевает, что мужчина тем более становится мужчиной, чем более он делает женщину женщиной, и наоборот, — потому что только два по-своему различных существа могут усилить каждый свою уникальность друг для друга.

«Генитальный» человек, в понимании Фрейда, более склонен действовать в соответствии с кантовским толкованием Золотого правила, согласно которому он скорее поступит так, чтобы рассматривать человечность «в себе или в другом всегда как цель и никогда как только лишь средство». Однако Фрейд дополняет этот этический принцип методологией, открывающей нашему исследованию и нашему влиянию источник внутренних побуждений, ибо они дают сияющий жар нашим силам и тлеющий, дымный огонь — нашим слабостям.

* * *

Я не могу закончить разговор о проблеме двух полов, не сказав об уникальной роли женщин. Можно задаться отличным вопросом, не подразумевает ли Правило в своей древнейшей форме, что женщины как партнеры включены в этот «золотой договор». Сегодняшнее изучение жизни все же оставляет совершенно нерешенной проблему, какое место принадлежит женщинам в том, что составляет сердцевину образа мужчины как мужчины. Действительно, женщинам предоставлено равенство в политических правах, а их умственные и нравственные способности признаны такими же, как у мужчин. Но чего женщины никогда не добьются, отчасти из-за того, что им и в голову не приходит требовать этого, — это равного права быть действительно уникальными и использовать с трудом завоеванные права в той сфере человеческой эволюции, которая и так безраздельно принадлежит им. К примеру, Запад может многому научиться, взяв за образец сохранившуюся в своей цельности женственность современной индийской женщины.

Но сегодня существует всеобщее чувство, что появляется новый феминизм как часть всеохватывающего гуманизма. Это соответствует растущему убеждению (довольно противоречивому, как кажется), что будущее человечества не может зависеть только от мужчин, зато, возможно, в немалой степени зависит от роковой «замены матери», вышедшей из-под контроля технологического человека. Обсуждение этой проблемы всегда встречает сопротивление мужчин и женщин, смертельно боящихся, что подчеркивание уникальных особенностей пола может вновь заострить внимание на вопросе их неравенства. И в самом деле, изучение биографий подтверждает далеко идущее сходство мужчин и женщин постольку, поскольку они отражают математическую структуру вселенной, организацию логической мысли и структуру языка.

Но подобное изучение также наводит на мысль, что, в то время как мальчики и девочки сходным образом думают, поступают и говорят, в действительности, они не одинаково воспринимают свои тела (и, следовательно, весь мир). Я попытался продемонстрировать это, указав на половые различия при структурировании пространства в играх детей[35]. Но я допускаю, что идея уникальности каждого пола будет принята без доказательств и что «различие», провозглашенное обильно цитируемым французом, заключается не только в анатомической приспособленности к взаимному сексуальному удовлетворению, но является психобиологическим различием, основным для двух фундаментальных образов жизни, отцовского и материнского. С внесенными поправками, Золотое правило означает, что один пол подчеркивает уникальность другого, оно также подразумевает, что каждый, чтобы стать действительно уникальным, зависит в не меньшей степени от равно уникального партнера.

* * *

В заключение позвольте мне посвятить несколько минут вопросу не только этическому, но также политическому и экономическому: «Правилу» Ганди.

В Ахмедабаде мне представился случай посетить ашрам Ганди за рекой Сабармати, как раз незадолго до этого я понял, что в Ахмедабаде произошло священное и, тем не менее, в высшей степени реальное событие, прекрасно иллюстрирующие все, что я пытаюсь сейчас сказать. Ясно, что я имею в виду руководство Ганди локаутом и забастовкой ткачей в 1918 году и его первую публичную голодовку. Это событие широко известно в истории промышленных отношений во всем мире, но едва знакомо образованным индийцам. И все же я уверен, что только в Ахмедабаде, среди еще живых свидетелей и неумирающих установлений, возможно осознать «присутствие» этого события как имевшего прочный успех «эксперимента» в местных промышленных отношениях, повлиявшего на индийскую политику и, кроме того, представляющего новый тип конфликта в разделенных человеческих функциях.

Мы не будем рассматривать здесь детали забастовки и ее урегулирования. Как обычно, она началась с вопроса об оплате труда. Также я не стану говорить о политически и экономически ограниченной пригодности ахмедабадского эксперимента для других промышленных областей в Индии и за ее пределами. Нас здесь интересует то, что Ганди, с момента своего вступления в борьбу, рассматривал ее не как благоприятный случай для максимального обоюдного принуждения, разрешающегося в обычном компромиссе, но как возможность для всех — рабочих, хозяев и для него самого — «подняться над существующими условиями».

Утопический характер принципов, к которым он решил обратиться, способен понять только тот, кто может ощутимо представить все убожество условий жизни рабочих, скрытую панику, царившую в рядах местных владельцев фабрик (безумно озабоченных конкуренцией с Британией) и имевшийся у Ганди еще небольшой в ту пору опыт руководства массами в Индии. Призраки поражения, насилия и коррупции сопутствовали тем «высоким» словам, которые я готов процитировать. Но для Ганди любая имеющая смысл борьба должна была «преобразовать духовную жизнь народа». Ганди ежедневно беседовал с рабочими под знаменитой Акацией за средневековыми Шахпурскими воротами. Он изучил их безнадежное положение, и, тем не менее, убеждал рабочих не обращать внимание на угрозы и обещания хозяев фабрик, которые, как все «имущие», боялись разнузданной дерзости и насилия со стороны «неимущих».

Он знал, что они боятся также и его, поскольку они дали понять, что, возможно, примут