Книга Дочь Горгоны - Оксана Олеговна Заугольная

какую-то изодранную тушку в перьях.

– Ках-то? – проверещала Аэлла, прячась за Солунай. Говорить ей тоже было тяжело. Солунай же терпеливо обучала её словам, вспоминая гарпию в коллекции голов – она говорила превосходно, чего бы и Аэлле не научиться? У неё же точно такое же лицо, как у человека!

– Солунай, – кивнул директор, увидев её. Впервые за несколько дней соизволил заметить, что она тут находится!

Вслед за ним злобной фурией влетела Айару.

– Что вы делаете, директор Амыр! Мало нам было… – понизила она голос. – Мало нам было гарпии, а теперь ещё это. Она не выживет в неволе. А если выживет, что мы будем с ней делать? Учить писать и читать?

Не слушая её, директор расположил на свободной койке свою ношу, и заглянувшая через плечо Солунай увидела детское личико с раскосыми глазками и клювом-ртом. Гаруда тяжело дышала, но страха на её личике не было.

– Этот… стрелок перебил всё гнездо, осталась только эта малышка. – Александр Николаевич привычно рванул рукав вверх и надрезал кожу. – Её мать улетела в горы залечивать боль потери. Птенец умрёт без нас.

– Она умрёт без нас! – передразнила его ничуть не впечатлённая Айару. – А с нами будет как сыр в масле кататься, так, что ли? Вы бы хоть про Вассу и Солунай подумали! Каково им с птичками этими жить!

Солунай поймала взгляд директора. Нет, он был не умоляющим, охотник не умел умолять. Но ей захотелось поддержать его.

– Вообще-то, мы с Банушем навещали это гнездо много раз, птенцы меня не боятся… не боялись. Я их тоже.

– Да делайте что хотите, неслухи, – сплюнула Айару. – Спелись, охотник со змеюкой.

И ушла.

– В нашем приюте могут жить любые разумные существа, нуждающиеся в защите. Хорошо, что ты это понимаешь, – произнёс директор. Будто поблагодарил.

А потом, убедившись, что гаруда пришла в себя и больше не пытается умереть, он просто оставил их втроём! Нет, Солунай понимала, что, ослабевший от потери крови, он отправился к Марте за обедом, а позже пришлёт Елену Васильевну, чтобы принимала новую подопечную, но как это выглядело!

– Давай, Аэлла, тащи воду и тряпку, будем отмывать твою новую подружку, – бодро произнесла Солунай, мысленно посылая все кары на вероломного директора, который беззастенчиво пользуется её добротой.

Она осторожно очистила перья от спёкшейся крови и с радостью обнаружила, что большая часть её была не этой гаруды и самих повреждений у хищной птички не так уж много. Второй отличной новостью было то, что змеи Найки своим угрожающим шипением удерживали гаруду от того, чтобы цапнуть невольную няньку за руку. Делиться своей кровью с пернатыми горгона вовсе не собиралась.

Хуже всего ей пришлось, когда умытая и уже сытая гаруда наконец достаточно успокоилась, чтобы вдруг расплакаться. Слёзы у неё катились огромными сверкающими бусинами, и Солунай растерялась, пытаясь понять, как утешить птенца, потерявшего всю свою семью, голодавшего в лесу в одиночестве, как объяснить, что всё будет хорошо, когда даже Аэлла понимала, что хорошо уже не будет.

И надо же было вернуться Александру Николаевичу с Еленой Васильевной именно в этот момент!

– Солунай, я тебя совсем ненадолго оставил с ребёнком, а она уже плачет! – возмутился он.

И Найка даже не нашлась что ответить, так растерялась, а потом и разозлилась. Её недовольство немедленно почувствовали змеи и взвились над головой.

– Иди, Солунай, нечего тут детей пугать своей причёской, – хмуро добавил он. И дверь за ней закрыл.

Солунай поняла, что терпеть больше нельзя. И вместо того чтобы уйти, осталась стоять у двери. Её расчёт оказался верным. Объяснив воспитательнице особенности работы с новой подопечной, директор вышел в коридор.

– Что ещё, Солунай? – устало спросил он.

Найка шагнула ближе, но тут отвага окончательно ей изменила, и она лишь открывала и закрывала рот, не в силах заговорить.

Но он её и так понял.

– Солунай, я сразу предупреждал, что слушать мать тебе не стоит. Она прекрасное чудовище и, вероятно, была бы тебе неплохой матерью, но не в реалиях этого мира. Если ты не понимаешь намёков и того, что я уже устал в собственном приюте избегать одну из воспитанниц, скажу прямо – ничего не получится.

– П-потому что я чудовище? – прошептала Солунай, чувствуя как никогда желание самостоятельно броситься в болото. Пальцы и челюсти зачесались, значит, снова подросли клыки и когти. Да уж, красотка!

– Нет, потому что тебе, Солунай, не сорок пять, а семнадцать, – отрубил Александр Николаевич. – И я директор в этом приюте, понятно тебе, глупая ты девчонка? Все твои мечты и желания видны как на ладони, и не только мне. Прекрати делать посмешище из себя и из меня заодно. У нас и без того сложилась непростая ситуация. Васса пропала, в заповедник повадились браконьеры. Не до ерунды!

Солунай даже не расплакалась, такая её охватила злость. Она прошипела в ответ ругательства на неизвестном директору наречии и ногами, а не сквозняком рванула в свою комнату. Как назло, когда это было нужно ей, Бануша в комнате не оказалось.

Пришлось идти в мужскую половину и искать его там. Когда приют строили, было много больших комнат для групп по возрасту. Младшие и средние до сих пор так жили. Так за детьми было удобнее присматривать. Но создатели приюта не учли характер чудовищ. И старшие предпочитали хоть крошечное, но личное пространство, да и делить с ними комнату желающих часто не находилось.

Так что вскоре комнаты внутри превратились в целые лабиринты из закутков и каморок. Стены были хлипкими, но зато были. Только вот найти комнатку Бануша из-за этого было непросто.

Сирен спал, трогательно подложив ладонь под щёку. В приоткрытом рту виднелись острые зубы.

«А он ведь симпатичный, – с удивлением подумала Солунай. – Худощавый и невысокий, да. Но симпатичный. И глаза красивые, ресницы…»

– Даже не думай, – не открывая глаз, прервал её мысли Бануш.

– Чего? – оскорбилась Солунай, предательски краснея ушами.

– Я знаю, о чём ты думаешь, вероломная Най. – Бануш повернулся на другой бок, спиной к ней, и голос его теперь звучал глуше. – Бануш такой хороший друг, и наверняка мы с ним будем отличной парой. Раз этот гадкий директор не хочет понимать своего счастья, пусть ревнует! – передразнил он.

– И вовсе он не гадкий, – буркнула Найка и села на край кровати.

Бануш сел и пододвинулся к ней.

– Но остальное ты же не отрицаешь, – ласково сказал он, чуть добавляя голоса. – Даже не думай. В тебе говорит злость и обида, а я не хочу терять друга.

– Почему ты решил, что так не потеряешь ещё быстрее! – Солунай вскочила с кровати. – Ты и не пытаешься меня понять!

Она вылетела из его комнаты и через пару переходов налетела на Ырыса.

– Так! – Она свирепо свела брови. Интересно, это вообще видно, когда она в очках? – У тебя тоже есть куча отговорок