Книга Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова) - Сергей Эдуардович Зверев

позволила. Возвращаясь без всяких результатов к голодному и больному товарищу, я остановился на мосту и раздумывал, не покончить ли сразу все мои мучения. В это самое время раздались чьи-то шаги, и я решил еще раз попытать счастье, обратившись к прохожему. Ваши три рубля смягчили сердце хозяйки, она решила терпеть нас дальше, пока не пришел случайный хороший урок по рекомендации товарищей у нашего же состоятельного сибиряка. Я дал тогда же себе слово возвратить весь мой долг с первого своего заработка. С этим я сюда к вам и явился.

Он подал мне три рубля, крепко пожал мою руку и быстро вышел.

Долго обдумывал потом я этот инцидент, сильно повлиявший на мои взгляды по отношению к просящему в нужде человеку. И у меня с тех пор не хватает духа отказать, когда в очах просителя, кто бы он ни был, я узнаю глаза голодного сибиряка-студента. Факт этот мелочный, но останавливаюсь я на нем потому, что жизнь наша в отношении друг друга становится суше, и зверский эгоизм (по словам одного современного коммунистического деятеля) постепенно завладевает миром. Я же хочу напомнить моим детям и потомкам завет наших христианских предков: в каждом человеке прежде всего видеть человека, совершенно себе подобного, а поступать с ним сообразно с тем, как я хотел бы, чтобы со мною поступали.

Правда, много есть наглых попрошаек, которые с искусным притворством готовы отнять у вас последнюю копейку. Но если на сто случаев найдется хоть один, подобный описанному, щедрость ваша не простая и вредная подачка, плодящая только нищету, как уверяют сытые и довольные моралисты, жертвуя несколько рублей в год какому-нибудь модному благотворительному обществу.

Думаю и верю, что лучше помочь нескольким действительно нуждающимся, но непосредственно и немедленно из рук в руки, чем работать во многих благотворительных обществах, реальная помощь действительно несчастным,[несчастье] которых еще требует очень серьезных доказательств. Так всю свою жизнь поступала моя незабвенная Мама и утирала слезы множества огорченных и несчастных своею скудной, но всегда сердечной, немедленной и непосредственной помощью.

В училище, кроме своего прямого дела и большого напряжения для точного выполнения всех требований расписания занятий, я имел уже мало досуга для чтения. В училище была фундаментальная библиотека по преимуществу научных и военного характера книг, но не было текущей литературы и газет, составлявших принадлежность только офицерской дежурной комнаты. Мы покупали газеты, жадно интересуясь всеми новостями с театров войны. Иногда нам сообщали некоторые сведения о ходе военных действий и наши военные преподаватели. По мере развития операций, а с ними и потерь, все чаще в училищном храме случались панихиды об убиенных и умерших от ран и болезней (замерзших, по преимуществу) питомцев нашего училища.

К празднику Св. Крещения шли усиленные занятия в манеже и на открытом морозном воздухе для участия всего училища в «крещенском параде», на котором, по уставу, мы должны были присутствовать в одних только парадных мундирчиках, но с наушниками под кепи. Это представление на параде, кажется, беспокоило наше начальство больше, чем все потери на театрах войны. Во всяком случае, волнений было много, а это неприятными последствиями отзывалось и на нас, которых выдерживали и школили безжалостно, добиваясь идеального равнения по фронту и в глубину и виртуозного шага.

Наконец, день этот настал. Ни в какой религиозной церемонии мы, собственно, не участвовали. Войска гвардии и всего гарнизона на плацу перед Зимним дворцом стали в строгом по полкам порядке. Здесь мы долго стояли, так как пришли, конечно, рано. С нами здоровались по степеням все прибывающие на площадь старшие начальники, которым отдавалась положенная честь («Слушай!», «На караул!») с замиранием на мучительные десятки минут, пока на сильном морозе начальник осматривал внимательно все наше обмундирование, снаряжение, его пригонку, равнение и вид всего строя. Только после его приказания мы меняли свое мучительное положение, выслушивая нотации, замечания, а иногда крикливый разнос.

В минуты передышки мы отчаянно топали ногами, махали руками, терли замерзшие руки, щеки и носы. Время это длилось мучительно долго. Наконец, раздался крик: «Смирно! Государь император изволит е-е-е-х-а-а-ать!» По этому крику нараспев начались команды от старших по степеням начальников.

Отчетливо, сверкая оружием, перестроились войска в колонны и двинулись окончательно на свои исходные места. Император после службы на водосвятии в особом павильоне на р. Неве перед дворцом пропустил мимо все войска в колоннах… На его привет отвечали громко по уставу, стараясь с четким ответом не утерять темпа самого марша. Войска производили действительно великолепное впечатление, единственное в своем роде во всем мире. Недаром же на этот зимний и на майский весенний парады английские и американские туристы приезжали специально.

Лично мы считали зимний парад трудным во всех для нас отношениях. После парада все расходились по своим полкам, а мы поторопились в училище, где нам старательно врачи и фельдшеры помогали привести в порядок помороженные части тела. Все-таки молодость, некоторая втянутость, практические сноровки и предварительное смазывание лица вазелином помогали: сильно помороженных было сравнительно немного. С каким наслаждением ворвались мы в теплые наши дортуары, а затем набросились на горячий чай и завтрак!

На таких больших парадах очень трудно было видеть императора, так как все внимание поглощалось выполнением своего прямого строевого дела. При прохождении церемониальным маршем надо было наблюдать равнение, а не глазеть по сторонам. Лучше удавалось видеть тем, кто попадал на еженедельные разводы в Михайловский манеж, куда от каждого училища назначалась только небольшая часть. Нас, молодых, стали ставить в строй на такой развод только под конец зимнего периода обучения и на мою долю выпало два раза участия в этом разводе.

Огромный манеж отлично отапливался. Нас туда приводили в шинелях с башлыками на ушах, а в манеже мы сбрасывали все верхнее и представлялись в мундирах. Все прибывшие части – представительницы гвардии, армии, флота и военно-учебных заведений – становились развернутым порядком вдоль стены Михайловского манежа, правым флангом к входным воротам (к стороне Марсова поля). Здесь все повторялось в миниатюре, что и на большом параде на площади, но ожидать было тепло, удобно и очень интересно наблюдать огромный съезд в манеж представителей всех иностранных армий, всех членов императорской фамилии, всех самых важных начальствующих лиц империи, а также свободных от службы чинов гвардии, армии и флота. Все были в полном парадном одеянии, при всех орденах. С прибытием императора все замирало. У входа в манеж он садился на лошадь и в сопровождении дежурной части Свиты и начальствующего парадом начинался объезд фронта… Каждая часть играла встречный свой марш,