Книга Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор

нее собралось от 10 до 11 тыс. потенциальных беглецов. Такие же сцены, хотя и в меньших масштабах, разыгрывались в Варшаве. Спешно договорились о новой серии опечатанных вагонов, и их отправка сопровождалась камерами множества местных и иностранных телевизионных компаний и международной прессой. Понадобилось восемь поездов из Праги до Хофа, чтобы увезти толпу из Чехословакии; еще два с 1445 пассажирами уехали из Варшавы в Ганновер[358]. Во время последней транзитной операции тысячи восточных немцев, теперь уже чувствовавших себя узниками в собственной стране, столпились вдоль путей и на станциях, чтобы поглазеть на то, что стало известно под названием «последние поезда на свободу». Многие надеялись попасть в эти поезда. В Дрездене положение стало настолько тревожным, что полиции пришлось применить силу, чтобы очистить вокзал и путь, на которых собралось 2500 человек, и опечатать двери вагонов снаружи. К утру 5 октября через главный вокзал Дрездена смогли проехать только три поезда. Остальные перенаправили через другие города[359].

Тем не менее толпа в 20 тыс. обозленных людей осталась стоять на площади Ленина в Дрездене (теперь это Венская площадь, Винер-платц) и на прилегающих улицах. Полиция и военные наступали на толпу с резиновыми дубинками и водометами, намереваясь ее рассеять; демонстранты сопротивлялись, выворачивая из мостовой булыжники и швыряя ими в полицейских, и, по словам наблюдателей, это были самые вопиющие факты гражданского неповиновения с 1953 г.[360]

Силы безопасности Восточной Германии делали свою жестокую работу под неусыпным надзором дрезденского отделения советского КГБ. Очень может быть, что одним из них был молодой офицер по имени Владимир Владимирович Путин. Как человек КГБ, Путин симпатизировал Хонеккеру и его стремлению наказать предателей государства. Но больше всего его беспокоило, насколько мы можем судить по последующим высказываниям, полное молчание его политических руководителей из Москвы. Из Кремля не раздалось ни одного звонка; ни один солдат Советской армии не вышел на помощь своим товарищам из Восточной Германии, чтобы восстановить порядок. Истина заключалась в том, что Горбачев презирал Хонеккера и его приспешников-сталинистов; полностью посвятив себя своей миссии реформатора, советский лидер бросил эту атрофировавшуюся страну, у которой не было намерения самообновляться. Его помощник Анатолий Черняев описал в своем дневнике «ужасные сцены» насилия, разрушающие и восточногерманский, и советский режимы. Жестокие сцены из Дрездена, показанные СМИ, лишь увеличили разрыв между Хонеккером и Горбачевым, между Восточным Берлином и его советским патроном[361].

Раз так, то Хонеккер, сытый по горло человеком из Кремля, обратился к другому коммунистическому союзнику – Китайской Народной Республике. В июне его режим выразил полную поддержку использованию силы Пекином. День, когда дэнсяопиновский Китай просто смел «контрреволюционные беспорядки» на площади Тяньаньмэнь, был для Хонеккера примером для всего блока и лучом надежды на будущее реального социализма, поскольку Горбачев не мог покончить с протестами и подрывной деятельностью[362]. Лето показало, как в результате отступления СССР зараза польской и венгерской либерализации распространяется по всей Восточной Европе. Она уже поразила и саму ГДР, приведя к «истечению» из нее людей и теперь, как показал Дрезден, к беспорядкам на улицах ранее послушного полицейского государства. Невзирая на эти домашние неурядицы, ГДР намеревалась укрепить международный образ коммунизма. Вот почему Хонеккер направил Эгона Кренца, свой второй номер, в очень важный недельный визит в Пекин, на празднование сороковой годовщины КНР 1 октября 1989 г., за несколько дней до того, как должны были состояться торжества по случаю собственного сорокалетия ГДР. Это точно было правильное время для выражения солидарности между настоящими коммунистами.

Во время поездки Кренц собирался узнать у китайских коммунистов, как следует поступать с протестантами и как вернуть статус-кво[363]. В беседе с секретарем ЦК Цзян Цзэминем 26 сентября Кренц выразил свое удовлетворение визитом в «нерушимый бастион социализма в Азии», где «под руководством Коммунистической партии самая населенная страна мира освобождена от полуколониальных оков». Цзян и Кренц согласились, что события июня 1989 г. обнажили подлинное враждебное содержание западной стратегии «так называемой мирной эволюции» в отношениях с Китаем, представляя собой «агрессивную программу подрыва социализма»[364]. Другой член Политбюро ЦК КПК Цяо Ши и ключевая фигура в осуществлении военного положения произвел на Кренца впечатление тем, насколько внимательно он и его коллеги следили за событиями в Европе, особенно «за событиями в Польше и Венгрии». И хотя эти события были источником тревоги, Цяо озвучил огромное удовлетворение в КНР от отказа Восточной Германии от движения по тому же пути и ее решимости «придерживаться социализма». Кроме всего прочего, «мы все коммунисты, наша жизнь есть борьба» – «в политике, идеологии и экономике»[365]. Выдающийся лидер Дэн Сяопин вдохновленно сказал Кренцу: «Мы вместе защищаем социализм – вы в ГДР, мы в Китайской Народной Республике»[366]. Кренц в свою очередь провозгласил: «В борьбе нашего времени ГДР и Китай стоят рядом»[367]. Они представлялись себе двумя маяками социализма, светившими во тьме враждебного мира.

Кренц был одним из немногих випов в поразительно скудном списке иностранцев, приглашенных на празднества по случаю сорокалетия КНР. Все остальные были фигурами меньшего масштаба из относительно маргинальных стран – член чехословацкого политбюро, представитель кубинской компартии и министры из Эквадора и Монголии. Советский Союз представлял заместитель председателя общества Советско-китайской дружбы. Частично по причине международного возмущения событиями 4 июня никто из глав правительств не присутствовал на торжествах. Отсутствовали даже послы многих важных стран – США, Канады, стран Западной Европы и Японии. Кренц, будучи вторым лицом важнейшей коммунистической партии Европы, вместе со своим коллегой из Северной Кореи, вице-президентом Ли Чжон Ок являлся наиболее важным зарубежным товарищем, чтобы находиться на трибуне рядом с постаревшей китайской элитой в тот момент, когда она взирала на восстановленное спокойствие на площади Тяньаньмэнь. Дэн говорил Ли: «Когда вы приедете домой, пожалуйста, скажите президенту Ким Ир Сену, что общественный порядок в Китае нормализован… То, что произошло не так давно в Пекине, было плохо, но в конце концов анализ показал, что это принесло пользу, потому что отрезвило нас». На это Ли ответил: «Я уверен, что президент Ким будет счастлив узнать об этом»[368].

*

Высокопоставленные иностранные гости должны были наблюдать за масштабным фейерверком и красочным костюмированным представлением, исполненным сотней тысяч пионеров с цветами. Они выглядели не столько радостными, сколько вялыми. Вместо большого военного парада, как это было за пять лет до этого, мощь государства олицетворял лишь караул из 45 солдат, промаршировавших перед трибуной. Из-за жестких мер безопасности простые китайцы не могли подойти ближе чем на милю к месту празднования дня рождения их «Народной Республики». Более того, военное положение в Пекине оставалось в силе с тех пор, как три месяца