Книга По шумама и горама (1942) - Николай Соболев

четницких командиров себе на уме, признающих верховенство Равно горы лишь условно, и тут еще в этом сумасшедшем доме появятся четники Новаковича! Зуб даю, точно так же подумали и в Верховном штабе и генерала вот-вот отправят на мороз.

— По нашим данным, Михайлович сильно поссорился со своим идеологом Васичем, — Лека сложил руки домиком, опершись на потрепанный стол, наверняка служивший всю жизнь в општине или школе.

— С чего вдруг?

— Так заявление о взрыве в Белграде как раз Васич делал, и теперь немцы давят четников Михайловича, а он планировал тихонько досидеть до прихода войск союзников.

— Горе-то какое.

— Ага, по нашим данным, он запросил срочные переговоры с немцами чтобы оправдаться и перенаправить удар на нас. И потому к тебе вопрос — твоя женщина в Белграде…

Лека застыл с открытым ртом — я скорчил жуткую рожу, вскочил, метнулся к двери, резко открыл, проверил…

— Кто еще о ней знает? — чуть не прорычал я, вернувшись на место.

— Иво, иследник и я. Ну и твои ребята, разумеется.

— Ладно, будем считать, что твой иследник надежный парень.

— Ты его только что видел.

— Хрен с ним, — не стал я делать фейспалм, хотя и хотелось, — источник в Белграде именовать «Ассассин» и никак иначе, все упоминания в протоколах дознания переправить или уничтожить.

— Ты не слишком много на себя берешь?

— Вообще ничего не беру. Этот источник важен именно вам, поэтому Ассассин и точка.

— Почему ассассин-то? — Лека расцепил руки и раскинул их почти по углам стола.

— Никак не связано с внешностью, полом, образом жизни и так далее, — не стал я вдаваться в неприличные русско-английские ассоциации, немедленно возникшие у меня в голове, стоило лишь представить торчащую из-под простыни попку Милицы.

— Хорошо. Так вот, может Ассассин достать доказательства переговоров?

— А твои люди на Равной горе никак?

— Нет. Им известно, что переговоры будут и все. Дража тщательно скрывает их не только от англичан, чтобы не лишиться помощи, но и от правительства в Лондоне, ну и от большей части своих тоже. Знает, что не похвалят.

Ясен пень, надеется между капелек проскочить — и помощь от союзников получить, и с немцами не бодаться. А документами его можно будет крепко припереть и вытрясти-таки из англичан позарез нужные вещи типа радиосвязи, медицинского оборудования, лекарств и так далее. Тем более, что отношения с руководством четников и королевским правительством чем дальше, тем хуже — вон, в «Борбе» уже напрямую пишут «Недич-Четники-Михайлович-лондонское правительство — это непрерывная цепь для установления реакционной великосербской гегемонии в самом террористическом смысле». Да еще эти нападения на госпиталя, да полноценные сражения с непримиримыми чениками на Козаре и под Колашиным… Так что идеи о союзе всех антинемецких сил можно заметать под коврик, максимум — перетягивать к себе отдельных людей и отдельные отряды, но осторожно, а то будет Жепа.

Посидели, обмозговали, написали письмо Милице — так, обиняками, посторонний не поймет. Лека обещал передать надежнейшим каналом, так, чтобы связные и не знали чего-куда.

Уже когда уходил, обернулся у двери:

— Приговор-то отменили?

— Да как тебе сказать… — отвел глаза Лека.

— Как есть, — вернулся я к столу. — Неуютно, знаешь ли, с приговором над головой жить, хоть и лажовым.

— Да какая тебе разница, приговором больше, приговором меньше…

— Оппачки, я чего-то не знаю?

Лека опять порылся в своих бездонных папках и ящиках и подал мне серый лист плохонькой бумаги, сложенный вчетверо. Мятая афишка извещала о смертном приговоре Владо Сабурову-Раушу-Вайсу-Джуричу за диверсию в Белграде и обещала награду в десять тысяч рейхсмарок золотом за мою голову.

— Хрена себе…

— Гордись, за Тито предлагают сто.

Это если выживу гордиться буду, а пока что-то не очень.

— Погоди, англичане в курсе? — вернул я афишку.

— Возможно, а в чем дело?

— Они хотели доказательств? Немцы считают диверсантом меня, так давай покажем меня англичанам.

Через полчаса меня представили худощавому до щуплости человеку с узким лицом и бородкой, неуловимо похожему на Николая I. Он все время поправлял пояс, и сравнивал мою физиономию с розыскным плакатиком:

— Согласен, сходство есть. Это может стать дополнительным, косвенным доказательством в ряду прямых, которые требует мое начальство.

— Если желаете, можете проверить мое знание русского языка.

— Это прекрасно, просто прекрасно! Мое начальство…

Понятненько. Как сказал мне Лека, этот хрен десять лет работал в Белграде журналистом, свободно говорил на сербском, год назад удрал через Грецию, а пару месяцев назад его высадили в Далмации с подводной лодки, чтобы он добрался до Тито. И вот режьте меня, но такое сочетание факторов в одном англичанине может означать только одно — он разведчик. Уж не знаю, Управление специальных операций или МИ-6, что у них там, но вот бодаться с британскими спецслужбами мне только и не хватает. У меня вообще в этом смысле перспективы блестящие — если доживу, то подходы ко мне начнет искать советская разведка, а году так в 1949 я имею шанс присесть на титовские нары просто за то, что русский. Но это опять же, если доживу или не умотаю из Югославии. В Аргентину, ага.

— Мистер Сабуров, вы, как человек с военным образованием, — он увидел мой протестующий жест и поправился, — пусть незаконченным, должны понимать принципы субординации и порядок принятия решений.

— Надеюсь, что понимаю, — не стал я лезть на рожон. — Давайте попробуем зайти с другой стороны, что в нынешней ситуации могло бы помочь вашему руководству принять решение в нашу пользу?

— Активная борьба с нашим общим противником, безусловно.

От изумления я даже рассмеялся. Вот же чертовы островитяне, они еще будут решать, активно мы боремся или нет!

— Не смейтесь, мистер Сабуров, я прекрасно понимаю, что народно-освободительные силы ведут бои с немцами, итальянцами, усташами и коллаборационистами. Но этим же занимаются и обычные повстанцы, и четники. Нас же интересую в первую очередь диверсии на инфраструктуре снабжения, которые могут облегчить положение наших войск в Африке.

Да, там рубилово знатное и в сводках сплошь знакомые из книжек и компьютерных игрушек названия — Газала, Тобрук, Бир-Хаккейм. Те самые североафриканские качели от Туниса до Эль-Аламейна.

— В особенности, влияющие на снабжении горючим, — продолжал англичанин, опять поправив пояс.

— Конкретнее, — постарался я направить его рассуждения в практическое русло.

— Например, такие