Книга Мурена - Валентина Гоби

руке тот же угол, что мы сейчас сделали, или просто держите ее прямо, зацепив крючком ручку. Но поклажа должна быть не очень тяжелой.

— Хорошо.

— Понимаете ли, с протезом нужно практиковаться. Вы должны овладеть тремя движениями: встряхнуть и повернуть торс, чтобы зафиксировать локтевой шарнир, найти опору для изменения угла раскрытия протеза и научиться скруглять спину, дабы привести в действие зажим. Все это вполне вам по силам.

Протезист протягивает Ма технический паспорт на протез:

— У вас есть две недели, чтобы принять решение — забираете вы этот протез или нет. Вы должны подписать сертификат соответствия. Если мы через две недели не получим ответа, то это будет означать, что вы приняли изделие. Гарантия три года. — Врач сцепляет за спиной руки и вздыхает: — Не поймите меня неправильно, мсье Сандр, но я знаю, что вам придется очень нелегко.

Протезист застегивает на Франсуа рубашку. Надевает ему на плечи куртку. Правую клешню затягивают декоративной перчаткой.

Затем его подводят к зеркалу. Наконец он может видеть себя. Он смотрит на нелепый, но знакомый силуэт; в отражении он находит свои прежние черты. Мираж, фикция. Он вспоминает, как тогда, в больнице Надин поднесла ему зеркало и он едва не задохнулся, увидев отражение. Он забывает о боли. Недоверчиво усмехается. «О, вот и воскресили!» — думает Франсуа. Во всяком случае, надеется на это. Он видит в зеркале отражения Ма и Робера — они смотрят на него и улыбаются. Это какой-то необычайный фокус. Все трое приятно удивлены, на их лицах проступает радость.

Ну вот, Франсуа исчез. Он выходит из Центра протезирования с новым телом, словно из обувного магазина, на ногах ослепительно сверкают новые ботинки, а старые, стоптанные, брошены в сумку, забыты — до первой лужи, до первой мозоли. Он чувствует, как у него по бокам, словно искусственный маятник, двигаются новые руки. Он не знает, как долго он еще будет испытывать это странное ощущение. Он не в силах устоять, чтобы не посмотреть на свое отражение в витрине магазина. По дороге домой, в автобусе, они втроем украдкой разглядывают лица других пассажиров. Они равнодушно, не останавливаясь, скользят взглядами по фигуре Франсуа и ничего не замечают — протезы их обманули. Франсуа, Ма и Роберу становится смешно, они переглядываются: смотри, этот ничего не заметил, и этот тоже, и та! Они ничего не заметили! Иногда слишком короткий рукав куртки обнажает протез, но максимум, о чем можно тут подумать, что Франсуа инвалид войны. Это куда как почетнее, чем быть просто жертвой несчастного случая, и про руки никто не догадывается. «Вот до чего техника дошла», — шепчет Робер. Когда они выходят на площади Клиши, он повторяет слова протезиста:

— Главное — выучить три движения. Всего три!

— We will help you, son[16], — тихо произносит Ма.

Но Франсуа качает головой:

— Нет, не надо. Я сам. I’ll make do.

Он верит, потому что хочет верить.

Но Франсуа даже понятия не имеет, что его ждет. Он вышел из Центра протезирования, имея лишь странное тело и опыт, который приобрел на примерке протеза. Инвалиды с протезами не так интересны врачам, как другие. Вот, например, больные полиомиелитом способствуют развитию физиотерапии. На этом специализируется клиника Гарш, которую открыли еще в сорок девятом году. Скоро она получит сертификат. Или вот еще — жертвы войны. В Доме инвалидов для них оборудовали помещения для реабилитации и физических упражнений. Там новейшее оборудование: беговые дорожки, эспандеры, велотренажеры, массажные столы. А вот в Валентоне, к юго-востоку от Парижа, в здании старого охотничьего домика Наполеона, превращенного в клинику, мало-помалу начинают реабилитировать и гражданских, но лишь тех, у кого заикание, незначительные повреждения ног или ампутированные конечности, то есть тех, кто постепенно восстанавливает функции своих членов при помощи систем тросов и шкивов, которые помогают удерживать культи в подвешенном состоянии и позволяют управлять ими без особых усилий; люди тренируются при помощи всех этих приспособлений, поднимаются по лестницам, ходят по специально проложенным для них маршрутам с неровной и извилистой поверхностью; они учатся подниматься на автобусные площадки, которые установлены прямо напротив пруда, где цветут кувшинки и плавают утки. Но таких пациентов не так много, и у них есть все шансы вернуться в нормальную жизнь. И еще: среди них нет ни одного с полностью ампутированными руками.

Вот уже пять лет, как в Сен-Клу амбициозный профессор Лекёр, специалист по ампутации и страстный сторонник протезирования, занимается реабилитацией пострадавших рабочих, обучая их управлению сложными протезами, но только такими, которые требуют наличия культи, так что Франсуа делать там решительно нечего. Кроме того, там совсем нет постороннего ухода.

Значит, всего три движения, как сказал протезист. Встряхнуть торс, скруглить спину, навалиться, а затем отодвинуть грудную клетку. Франсуа не представляет, как этому вообще можно научиться. Ведь сколько безнадежных калек было поверили во все эти штуки, а потом отказались от них. Но Франсуа не думает об этом. Ему всего лишь сказали: будет нелегко. Но он уверен, что его воли достанет, чтобы овладеть этой конструкцией.

Из-за двери комнаты доносятся приглушенные звуки. Вот застучала швейная машинка, зазвонил телефон, брякнул дверной колокольчик, раздались голоса посетителей. Он занимается ежедневно до изнеможения, дни слились в один, у него единственная цель — отработать три движения, как сказали в Центре протезирования. Для начала Франсуа разглядывает в зеркале, которое подносит отец, свое отражение. Пытается пошевелить призрачными пальцами. Это пока еще смутное ощущение, но протезы постепенно делают свое дело — доктор был прав, когда говорил, что Франсуа скоро к ним привыкнет, и это несколько ободряет. Затем он прикрывает глаза, мысленно разбивая каждое движение на серию отдельных кадров, своего рода фильм, который должен помочь оживить протез. И тут ему все ясно, в голове все складывается: вот поворот торса, вращательное движение, высоко поднятый локоть, сгиб шарнира под прямым углом, фиксация. В воображении все получается, это словно танец. Но вот наяву все наоборот: механизм неподатлив, и пускай он и разблокирован, однако тросик не действует и не раскрывает зажим. Франсуа старается, повторяет движение снова и снова до полного изнеможения. Тогда он злится, бьет со всего размаху по мебели, отчего даже в ателье слышится грохот и трясется потолок. Франсуа падает на кровать, проклиная свое тело, неспособное воспроизвести движения, которые так хорошо получались в его воображении.

— У меня тоже так бывает, — успокаивает его Сильвия, ставя на место опрокинутый стул и поднимая с пола разбросанные предметы.

— Вас тоже уронили, — шепчет она, поглаживая листья Большого Клода и Маленького Клода. Затем присаживается на краешек кровати