Книга Чудовища были добры ко мне - Генри Лайон Олди

– Надо его добить…

Симон распрямился, повел плечами. Спина мага хрустнула.

– Живучий, – возразил Циклоп. – Столько времени в снегу… Без еды, огня и одежды. Тебе не хочется выяснить, что сделал с ним грот?

– Он умирает, – старец отвернулся. Лоб мага усеяли бисеринки пота. – Если тебя интересуют его потроха – убей, а потом займись вскрытием. Хотя я думал, что мы идем в Янтарный грот.

– Ты правильно думал, – Циклоп задержался над бывшим человеком. По асимметричному лицу Циклопа трудно было определить, что он испытывает. – Это погромщик. Ты видел пепелище на месте госпиталя?

– Твоя жизнь была сказкой?

– Честный Симон. Беспощадный Симон. Помнишь Красотку? Я видел, как она менялась. Кормил бульоном, выносил ночной горшок. День за днем, год за годом… Ладно, ты прав. Что бы ни натворил этот бедняга, с него довольно. Вульм, прошу тебя…

Свиное Шило покинуло ножны. Узкий меч с хрустом пронзил грудь твари. Существо дернулось, обмякло на снегу. Мертвое, оно сразу усохло. Вульм воткнул клинок в сугроб; убедившись, что сталь чиста, вернул оружие на прежнее место.

– По крайней мере, – подвел Циклоп итог, – сердце у него есть.

Пони идти в грот отказался наотрез. Уперся всеми четырьмя копытами – осел бы обзавидовался! Упрямца привязали снаружи. Натан очень надеялся, что о нем забудут, или позволят остаться с Тугодумом. Но куда там!

– Тебе что, особое приглашение нужно?

Вздохнув, мальчик заковылял к гроту.

* * *

Янтарные наплывы на стенах потемнели, словно впитав кровь и пепел. Охра с киноварью рождала у гостей подспудную тревогу. Первый вмурованный обнаружился в дюжине шагов от входа. Тело ушло в янтарь. Над полом возвышалась голова и часть перекошенного торса. Рука вскинулась к потолку, грозя невесть кому зазубренными когтями. Когда Циклоп с Натаном подошли ближе, голова открыла глаза. Сполох грота отразился в них масляным пламенем. Мальчик шарахнулся к стене, ощутил упругую податливость – войди! останься со мной навсегда… – и с воплем отшатнулся.

– Стена! Она живая!

Осторожно, готовый в любой миг отпрянуть, Циклоп коснулся ладонью теплой поверхности. Кивнул, топнул ногой, проверяя пол на прочность. Пол едва заметно содрогнулся – это оступился, чуть не упав, Симон.

Чиркнуло кресало. В руках Вульма разгорелся факел.

– Живой свет, – пояснил Вульм. – Вылезет какая-нибудь пакость…

Циклоп двинулся вглубь пещеры. Он часто останавливался и тер висок пальцами, сложенными в щепоть. Свербит, подумал мальчик. Лишай, наверное. Мама лечила заразу луковым соком… В следующий миг у Натана тоже зачесался висок, как у Циклопа. Зуд нарастал, стал невыносимым – и сгинул. Теперь, но гораздо слабее, зудели темя и переносица. И спина между лопаток, куда в тулупе не доберешься. В носу поселилась гадкая щекотка. Словно перышком тыркают… Мальчик терпел-терпел, и не выдержал – оглушительно чихнул. Эхо раскатилось под сводами, намекая, что в гроте спряталась целая простуженная армия. Циклоп оглянулся на изменника, но ругаться не стал.

Только поморщился: от досады, или от головной боли, не поймешь.

В темноте, надолго воцарившейся между двумя сполохами, факел высветил пару сталактитов-близнецов. При ближайшем рассмотрении это оказались человеческие ноги в грубых башмаках, покрытые темно-желтой пленкой. Колеблющееся пламя играло со зрением злые шутки. Убеждало: ноги вздрагивают, пытаясь идти по воздуху. Натан поспешил обойти жуткие «сосульки» по широкой дуге. Вскоре грот полыхнул зарницей, явив взорам настоящие сталактиты: копья с золотыми искорками. Часть копий была сломана и оплавлена. Грот залечивал раны: свежие потеки янтаря на сколах восстанавливали прежнюю форму. Медовая слеза текла по ближайшему сталактиту, быстро твердея, как свечной воск.

– Куда дальше? – спросил Циклоп.

Натан догнал его:

– Госпожа Эльза велела мне сесть вон туда. А сама села тут.

– Что она делала?

– Разожгла жаровню. Бросила травы на угли. Зажмурилась.

– А потом?

– Потом я заснул.

У мальчика забурчало в животе, и он умолк, багровый от смущения. Стой спокойно, дурак, велел он себе. И тут же с ожесточением поскреб щеку, затем лоб и макушку. Отрезанные пальцы, гады этакие, напомнили о себе. Вновь, до рези в паху, захотелось по нужде. Миг, и Натан забыл обо всем. Ослепший глаз снова видел! Мутно, как под водой. А теперь – чернота. Нет, опять что-то появилось…

Наблюдая за мальчишкой, который ерзал, как червяк на сковородке, Циклоп вспомнил королевскую аудиенцию. В ответ на просьбу сохранить Натану жизнь его величество соизволил приподнять левую бровь:

«У вас есть живой изменник?»

«Именно так, сир.»

«Что ж, господа маги… Вы оказались предусмотрительны.»

Циклоп был уверен – с губ монарха едва не сорвалось: «Предусмотрительнее, чем я». Но молодой король отлично владел собой. Он лишь наклонился вперед, изучая людей, осмелившихся хоть в чем-то превзойти Ринальдо III. Королевские губы дрогнули в улыбке:

«Похвально, и весьма! Мы оставляем изменника в вашей власти. Распоряжайтесь им по своему усмотрению. И не забывайте докладывать нашему возлюбленному Амброзу о результатах опытов. Вы свободны, господа маги…»

Смывая воспоминания, накатил приступ головной боли. Это началось еще у входа, но Циклоп полагал, что стерпит. Терпел же Симон? Каменная болезнь – бич старого мага, последствия давней битвы с отродьем Сатт-Шеола – терзала Пламенного, как дракон – льва. Циклоп полагал себя равным старику – хотя бы в способности переносить мучения. Он входил в Янтарный грот, одержим безумным подозрением, что и грот входит в него. Око Митры пульсировало, грозя сжечь повязку дотла. Над вмурованным Циклопу стало легче. Сейчас же приступ вернулся с удвоенной мощью. Боль силилась взломать виски, как бурная вода – весенний лед. Я переоценил себя, понял Циклоп. Он не выдержал – застонал сквозь зубы, выронил посох Симона, сжал голову руками. В глазах потемнело, и сын Черной Вдовы не сразу догадался, что Янтарный грот вновь погрузился во мрак. Сперва Циклоп решил, что ослеп. «Темное зрение», дар подземелий Шаннурана, все эти годы верно служило ему, позволяя видеть в самом кромешном мраке. Во рту возник привкус млечного сока. В ушах – шелест и скрежет когтей по камню…

«Муха, – подумал он, прежде чем сдаться. – Я – муха в янтаре.»

* * *

Вульм поднял факел над головой.

Пламя лизнуло потолок, низкий в этом месте. В глубине грота вспыхнули два алых уголька. Отражения факела? Угли мигнули, исчезли; возникли ближе. Переложив факел в левую руку, Вульм взялся за меч. За углями проступила матовая тень – в отличие от стен пещеры, она не отражала свет. Ближе; еще ближе… Тень двигалась рывками, но Вульм не терял ее из поля зрения.