Книга По эту сторону фронта - Владислав Конюшевский

– А если они не будут атаковать?

– Если откажутся… Ну что ж – тогда будет проведена войсковая операция, по типу той, о которой ты говорил ранее. Всех накроют в местах обратного сосредоточения до того, как они рассеются по Полесским лесам.

– Понятно. Только неясно одно – как они узнают, что летчики остались на аэродроме? Ведь польских разведчиков близко никто подпускать не собирается?

– Очень просто – если летного состава нет в своем расположении, то где ему еще быть? А составы хоть и охраняются, но наблюдателю не составит труда вычислить, что они пусты. И сложить два и два очень просто. Имеются сведения о прилете товарища Сталина. Отсутствие летчиков на своих местах только подтвердит эти данные, так как поляки хорошо знают нашу привычку готовиться к приезду высокого начальства загодя. Помнишь про «ефрейторский зазор»? – Я кивнул, а Гусев удовлетворенно продолжил: – Вот то-то и оно… А чуть позже, в районе полуночи, на аэродром сядет самолет. Это будет обычный грузопассажирский «Дуглас», который привезет почту, но поляки-то про это знать не будут! Тем более что над нами, перед посадкой транспортника, пройдут два звена истребителей прикрытия. А мы постараемся встретить этот самолет со всевозможной помпой. И тогда они ударят наверняка!

– Сомнут. Вас просто сомнут. Пятьсот человек да при поддержке хотя бы минометов… В двадцать минут от охраны аэродрома никого не останется. Пусть даже она и будет ждать нападения.

– Не успеют. На самом аэродроме, еще при его модернизации, организована хорошая система обороны, включающая в себя все, вплоть до дзотов. А сразу после начала атаки сюда выдвинется усиленный моторизованный батальон НКВД, который следуя на БТРах, с ходу ударит по противнику. Поэтому и надо продержаться всего эти самые двадцать минут.

М-да… «всего»… Серега как будто забыл, что такое ночной бой. Хотя правильно размещенные «максимы», с запасом патронов и воды, могут полк остановить. Но вот ночью… Что пулеметчики в темноте смогут увидеть? Ночных прицелов – кот наплакал. То есть они существуют, но как-то все больше на танках. Даже наша группа, две жалкие «Совы» с боем выдирала. А ведь с ними надо еще уметь работать…

Но, задав возникший вопрос, получил очень простой и остроумный ответ:

– Зачем нам ночные прицелы? Прожекторы ПВО и противника ослепят и подсветку необходимую дадут. Будем атакующих отстреливать, как в тире. А подъехавшие БТРы с «крупняками» довершат начатое. От КПВТ и в лесу не спрячешься – он ведь деревья, как траву, косить будет.

Хе! Вот что значит опыт, который не пропьешь! А я и забыл про такое нетривиальное использование освещения, хотя уже сталкивался с подобным. До нас доводили, еще в сорок втором, интересную информацию – тогда, на центральном участке фронта немцы накрыли несколько наших разведгрупп. И как накрыли – подогнали машины с прожекторами и расстреляли наших разведчиков, уже углубившихся в немецкий тыл километра на два-три, словно зайцев. Как потом выяснилось, это были эсэсовцы, прибывшие из Югославии и таким макаром уничтожавшие тамошних партизан. Вот они и перенесли свой опыт на Восточный фронт. Не учли только одного...

Наши, конечно, тоже слегка протупили и потеряли две группы, прежде чем показали разительное отличие России от Балкан. Просто когда фрицы в очередной раз включили свою иллюминацию, по ним ударила дивизионная артиллерия. Разведчиков мы потеряли и в этот раз, но зато немцев баловаться с прожекторами сразу отучили.

Здесь же роли поменялись, и я сильно сомневаюсь, что поляки моментом сообразят накрыть прожекторы минометами. А даже если и проявят быструю смекалку, то уничтожить цель, находящуюся в полутора километрах от опушки, на другом конце аэродрома, будет очень затруднительно. Вряд ли они станут тащить с собой наши 120 мм полковые «самовары». Скорее всего будут использовать немецкие ротные или батальонные минометы. Но ротные на такую дистанцию просто не стреляют, а батальонные… Батальонные это, конечно, хуже, но минометчикам для стрельбы надо вылезти из леса, тем самым попадая под кинжальный огонь станковых пулеметов. Так что за оборону можно быть спокойным – на аэродроме, до подхода основных сил, люди продержатся без проблем.

Остается дело за малым. Донести до Колычева свои мысли насчет нереальности вычленения командования поляков, а то он их как-то пропустил мимо ушей. Ну и довел… Иван Петрович после моих слов раздраженно прихлопнул ладонью по столу:

– Да что ты заладил – «невозможно, невозможно»! Никто вас в боевые порядки отступающих запускать не собирается. Товарищ генерал-майор, объясните товарищу полковнику суть плана, а то этот нытик сейчас в обморок от страха падать начнет!

– Не начну! И я реально говорю…

– Прекратить пререкания!

Это уже Гусев вступил в разговор и, рявкнув на подчиненного, неожиданно спокойным голосом добавил:

– Смотри сюда. – Ткнув в расстеленную карту карандашом, он начал показывать. – Вот аэродром. Вот лес. Вот болота, тянущиеся до самой Польши. Части НКВД после начала атаки оцепят местность вот здесь, здесь и здесь. То есть перекроют наиболее вероятные пути отхода. Но это не чистое поле, а лес, и возможно просачивание остатков АКовцев через оцепление. Сам знаешь, как это бывает… И существует большая вероятность того, что командиры смогут уйти. Ну или в случае обнаружения будут сопротивляться до последнего. И еще – когда они поймут, что находятся в окружении, то постараются отделиться от общей массы и выйти малыми группами. Кто-нибудь один возглавит основной прорыв, а остальные тихой сапой будут пытаться скрыться без боя…

В этом месте я перебил Серегу:

– Понял. Спецчасти будут гасить основные прорывающиеся силы, а мы, выбрав понравившиеся места, будем находиться в засадах и отлавливать уходящих в сторону. Если тот же «Рык» захочет уйти, то с собой он возьмет максимум человек пять. Вот эти малые группы в труднопроходимых районах и будут на нашей совести.

– Именно так. Это для тебя – реально?

– Это? Реально! А теперь я хотел бы уточнить…

Но что именно мне хотелось уточнить, сказать не дали. Колычев, неожиданно поднявшись со своего места, выдал:

– Так. Детали и все прочее уточняйте в другом месте, а то совсем обнаглели. В присутствии народного комиссара орут, ругаются, язвят. Я тут с вами всего полчаса посидел, но такое ощущение, что почти годичного перерыва в общении и не было! Зато понял, что сейчас, оказывается, у меня жизнь стала гораздо спокойнее. Во всяком случае, никто из подчиненных в моем присутствии не смеет ни матом крыть, ни орать, ни устраивать разбирательства. Или хотя бы они действуют не так развязно и хамовато!

Удивленно уставившись на своего бывшего командира, я увидел его смеющиеся глаза и ответил:

– Так вы же без нас захиреете. И жизнь станет пресной и скучной.

Иван Петрович хмыкнул, ответив:

– Это точно… Привык я за эти годы к вам. Но сейчас мне не до разговоров – дела. Поэтому оба – свободны!

Встав и одев фуражки, мы с Гусевым хором ответили: «Есть» и отравились обсуждать детали предстоящей операции в другое место. Но перед самым выходом были остановлены окликом наркома: