Книга Беатриче кота Брамбиллы - Юрий Львович Слёзкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я выпрямился и, схватив ее маленькую голову в свои руки, поцеловал куда-то между глаз. Она не вырывалась. Она уцепилась за мой воротник и ответила мне долгим, всасывающим поцелуем.
Я обязан сказать все — вы должны позволить мне это.
Ее поцелуй совсем мне не был неприятен. Я забыл о вас, когда целовал ее, и не раскаивался в этом.
Ее маленькие пальцы все сильнее сдавливали мое горло, а губы не отрывались от моих.
— Ну, что ты, что ты? пусти же, — задыхаясь и не своим голосом прошептал я.
— Страшно? — спросила она, не отрывая рта.
— Да нет же… но пусти!..
Я толкнул ее, потому что чувствовал, что захлебываюсь.
— Что за шутки, я мог задохнуться.
Она опять откинулась в противоположный угол и ответила оттуда совершенно спокойно:
— Да я не шутила, уверяю вас. Но молчите…
Я вспылил:
— Почему? Что с тобой? Зачем этот тон?
Она ответила все так же спокойно и холодно:
— Молчите же!
«Ну, это глупо, в конце концов, — подумал я, запахиваясь в свою шинель. — Черт меня дернул связаться с ней. Психопатка и ничего больше». Но мне было обидно и я изводился от бессильной злобы.
Я решил сейчас же, довезя ее до дома, вернуться обратно. «Буду молчать, холодно распрощаюсь и больше нога моя не будет у тебя», — соображал я.
Так в молчании мы доехали до ее дома. Возок остановился, замелькал сквозь запотевшие стекла желтый огонь фонарей; заскрипел снег у дверцы, — кто-то отворил ее, морозный пар обволок лицо и раздался простуженный голос:
— Пожалуйте…
Путаясь в полах шинели, я вышел на двор и остановился в ожидании Лины Федоровны.
— Честь имею кланяться, — прикладывая руку к козырьку, произнес я. — Вы разрешите мне воспользоваться вашими лошадьми?..
— Что вы? Что вы? Никогда — вас не пущу, — запротестовала она, ухватив меня за пустой рукав шинели. — C’est Dieu sait quoi[20]! Лошади устали, им нужно отдохнуть…
— Тогда я пойду пешком…
Она взглянула на меня и совсем по-детски прыснула со смеху.
Я сам понял, что сказал глупость.
— Он ребенок… право, ребенок… нет, нет… Бросьте эти глупости. Не заставляйте меня мерзнуть на морозе. Скорее сюда…
Она вошла на крыльцо, потом в сени, незаметно увлекая меня за собою.
— Все благополучно? — спросила она у горничной, снимавшей с нее теплые ботики.
— Так точно. Братец ваш уже спать изволят…
— Ну, еще бы! Это мы только такие полуночники! Вот что, Настя. Приготовьте сейчас же барину постель в кабинете.
Я покорно дал себя раздеть, понимая, что возражать напрасно.
— Чай вам подать в столовой или отнести в кабинет? — совсем просто спросила она меня, когда мы прошли с нею в полутемную гостиную.
— О, мне, право, ничего не хочется, — недоумевая и снова чувствуя тяжесть в голове, пробормотал я. — Вы так любезны…
Она не дала мне договорить начатой фразы, внезапно прижавшись ко мне и целуя в губы.
— Милый, глупый, милый…
Я до того растерялся, что опомнился только тогда, когда около себя увидал вместо Лины Федоровны горничную с зажженной свечой в руке.
— Пожалуйте вот сюда, барин, — еле открывая слипшиеся от сна глаза и двигаясь, как лунатик, проговорила она.
Я лежал на широком ковровом диване, под сырыми, пахнущими мылом простынями, натянув еще сверх их и одеяла свою шинель, дрожал от нервного возбуждения, неодолимого сна, налегающего мне на лоб, и таращил глаза на мигающее пламя свечи, Бог знает, чего ожидая и боясь заснуть. Обстановка комнаты, разговор мой с Линой Федоровной, качка в возке и бал — все как-то странно перемешалось, прошедшая действительность представлялась каким-то запутанным рассуждением, а разговоры принимали живые образы. Я помню только одно, что я упорно ждал кого-то, но уже не Лину Федоровну, и сквозь сон боялся все, что потухнет свечка.
Наконец, уплывая куда-то со своими мыслями, сложивши математическими выкладками из незнакомых мне людей и еще многим чем-то непонятным, я почувствовал, что кто-то дотронулся до меня и ласкает мою щеку мягкой, нежной рукой. Я вздрогнул, открыл, как мне показалось, громадные глаза и спросил:
— Это ты?
Мне почудился ответ. Он был чуть слышен. Тогда я совсем проснулся и приподнялся на локте.
Большой рыжий кот, изгибая длину, терся о мою щеку и мурлыкал.
Собственно, ничего страшного не было, но холодная дрожь пробежала у меня по телу.
Я схватил зверя за шиворот и швырнул его далеко от себя.
Свеча догорела, остался один фитиль, плавающий в почерневшей бумаге. Я задул огонь и быстро закрыл глаза. Мне показалось, что два блестящих кошачьих глаза смотрели на меня и что эти глаза принадлежали Лине Федоровне.
***
Проснулся я поздно, с головной болью, и сразу же вспомнил все происшедшее вчера. Это совсем испортило мое настроение. Главное, мне было стыдно, нестерпимо стыдно чего-то. Я быстро оделся и вышел в столовую. На столе стоял один прибор, и ни живой души вокруг. Я уже хотел пройти дальше, когда на пороге показалась горничная и передала, что барышня мне кланяется, извиняясь, что не может видеть меня, и что лошади уже ждут у крыльца.
Не глядя в глаза горничной и не выпив чаю, я накинул шинель и сел в поданные сани.
День был солнечный, но на душе у меня было мрачно и я бессознательно втягивал голову в поднятый воротник, точно прячась от самого себя.
Всю следующую неделю я старался не думать о вас и Лине Федоровне. Странно, я точно винил вас во всем случившемся и дулся, как мышь на крупу. Наконец, на девятый день, я решил воспользоваться вашим приглашением.
За тот короткий промежуток времени, в который мне удалось побыть с вами, я достаточно хорошо пригляделся к вам и вашим вкусам. Я сразу понял, что нужно говорить и как поступать, чтобы возбудить в вас сочувствие.
Поэтому так легко, просто и искренне разговорились мы в этот мой приезд к вам.
Ваш муж… вы знаете, он понравился мне сразу и вы, кажется, были рады, когда я вам сказал это. Рады не за него, а за мою правдивость. Он, действительно, был красив, умен, но… но жалок. Он мне показался человеком выбитым из колеи, совершено не знающим, что делать со своим красивым маленьким лицом, со своим большим стройным ростом, со своим умом, со всем тем, что окружало его, включая и вас сюда же. Я уверен, что во
