Книга Россия в войне 1941-1945 гг. Великая отечественная глазами британского журналиста - Александр Верт

когда я увидела, что фабрика закрыта. Многие директора уехали. Но Дундуков находился на своем месте; это был очень хороший человек, никогда не терявший головы. Он дал нам много продуктов, чтобы они не попали в руки немцам; я получила 125 фунтов муки, 17 фунтов масла и много сахара. Мне, как комсомолке, и к тому же активной комсомолке, не было смысла оставаться в Москве. На фабрике мне предложили эвакуировать родителей в Челябинск. Но куда бы ни отправить стариков, мне самой оставалось только одно: последовать за Красной Армией…

Я пошла поговорить с матерью. Она не хотела и слышать о Челябинске. «Нет, – сказал она. – Бог защитит нас и здесь, и Москва не падет». В ту ночь мы с мамой спустились в подвал. Мы захватили с собой небольшую керосиновую лампу и закопали всю муку, сахар, а также партбилет отца. Мы думали отсидеться в подвале в случае прихода немцев. Мы знали, что они не смогут остаться в Москве надолго. Возможно, я ушла бы с Красной Армией, но мне трудно было бросить отца и мать. В ту ночь мама заплакала и сказала: «Вся семья рассеялась, а теперь и ты хочешь бросить меня?» В ту ночь у нас было такое ощущение, что немцы могут появиться на улице в любой момент.

Но они не пришли в ту ночь. На следующее утро вся фабрика была минирована. Достаточно было нажать кнопку, и весь комбинат взлетел бы на воздух. А затем позвонили от председателя Моссовета Пронина и сказали: «Ничего не взрывать».

В тот же день было объявлено, что Сталин в Москве, и настроение сразу изменилось. Теперь мы были уверены, что Москва не будет сдана. Но все же население северных окраин переселяли в центр. Непрерывно раздавались сигналы воздушных тревог, падали и бомбы. Но 20-го фабрика снова заработала. Мы все почувствовали себя гораздо лучше и веселее…»

Действительно, 17 октября Щербаков объявил по радио, что (Сталин в Москве. В то же время он разъяснил москвичам «сложность» положения в связи с наступлением немцев на столицу. Он разъяснил также, почему понадобилось принимать все эти меры по эвакуации. Щербаков решительно опроверг слухи о готовящейся сдаче столицы, распространявшиеся, по его словам, вражеской агентурой. «За Москву, – сказал он, – будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови… Каждый из нас, на каком бы посту он ни стоял, какую бы работу ни выполнял, пусть будет бойцом армии, отстаивающей Москву от фашистских захватчиков».

Спустя два дня в Москве было введено осадное положение. В постановлении ГКО предписывалось «нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду Военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага… расстреливать на месте». Поддержание порядка в Москве было возложено на коменданта города и предоставленные в его распоряжение войска внутренней охраны НКВД, милицию и добровольческие рабочие отряды. Вместе с армией, коммунистическими ротами и батальонами эти войска должны были защищать городские рубежи – оборонительные линии на подступах к Москве и в самом городе. Судя по тому, что мне рассказывали впоследствии, осадное положение окапало благотворное воздействие на моральный дух населения.

К концу октября из Москвы было официально эвакуировано более 2 млн. человек.

Многие из оставшихся в Москве потом гордились тем, что не потеряли голову и не утратили веры в то, что Москва будет спасена; они любили вспоминать о героической атмосфере полупустой Москвы во второй половине октября и в ноябре, когда недалеко от столицы продолжались бои, которые во второй половине ноября все приближались к ней. Но теперь уже чувствовалось, что советские войска контролируют положение и что внезапный прорыв немцев в Москву, казавшийся столь вероятным 16 октября, стал невозможным.

Глава XI

Второй этап битвы под Москвой

Батарея советских 82-мм батальонных минометов БМ-41 на позициях под Москвой

Немцы за первые 19 дней наступления дошли до Наро-Фоминска, лежащего менее чем в 80 км от Москвы, а в районе Волоколамска подошли к столице даже еще ближе. Но все это время сопротивление советских войск усиливалось, и к 18 октября их контратаки замедлили продвижение противника. Обе стороны несли очень большие потери, и с 18 октября до начала ноября немцы, у которых появились признаки растущей усталости, продвинулись вперед очень ненамного.

В немецких военных мемуарах подчеркиваются трудности вермахта в области снабжения, но совершенно ясно, что пресловутая «русская зима» отнюдь не играла решающей роли ни в октябре, ни в начале ноября. Напротив, некоторые трудности немцев были вызваны тем, что дороги еще не замерзли. Вот что пишет по этому поводу Гудериан:

«29 октября наши головные танки достигли пункта, расположенного примерно в трех километрах от Тулы. Попытки взять город штурмом провалились из-за сильной противотанковой и противовоздушной обороны противника. Мы потеряли много танков и офицеров… Тем временем дорога Орел – Тула пришла в такое скверное состояние, что мы вынуждены были распорядиться… о снабжении 3-й танковой дивизии по воздуху… Ввиду невозможности предпринять фронтальное наступление на Тулу генерал барон фон Гейр предложил обойти город, чтобы продолжать наше продвижение на восток… [Он] также считал, что моторизованные части невозможно использовать до наступления морозов»[54].

Утверждения Гудериана, что успеху первого германского наступления на Москву помешали дожди и грязь, кажутся неосновательными, так как русские страдали от этого не меньше, чем немцы. К тому же Гудериан сам признает, что захватить Тулу – эту ключевую позицию на дороге в Москву – ему помешала оборона Красной Армии, а не грязь. Вдобавок советское командование преподнесло ему неприятный сюрприз, введя в бой, к вящему неудовольствию Гудериана, некоторое количество танков Т-34 под командованием Катукова[55].

Вечером 6 ноября, то есть через неделю после фактического провала первого немецкого наступления на Москву и за десять дней до начала второго наступления, Москва праздновала 24-ю годовщину Октябрьской революции. Немцы еще стояли в 60 км от Москвы, а кое-где и ближе, и, хотя в столице царила атмосфера осажденного города (госпитали были переполнены десятками тысяч раненых, и ежедневно прибывали новые раненые), все же за минувшие две недели уверенность, что Москва не будет сдана, неуклонно крепла.

Вечером 6 ноября в большом зале станции метрополитена «Маяковская» состоялось традиционное торжественное заседание. Доклад Сталина на торжественном заседании представлял собой странное смешение тревоги и полной уверенности в себе. Напомнив, что война значительно сократила, а во многих случаях вовсе приостановила мирное социалистическое строительство, продолжавшееся столько лет, Сталин сказал:

«За 4 месяца войны мы потеряли убитыми 350 тысяч и пропавшими без вести 378 тысяч человек, а раненых имеем 1 миллион 20 тысяч человек. За этот же период враг потерял убитыми, ранеными и пленными более 4 с половиной миллиона человек.

Не может быть сомнения, что в результате 4 месяцев войны Германия, людские резервы которой уже иссякают, оказалась значительно более ослабленной, чем Советский Союз, резервы которого только теперь разворачиваются в полном